Адмирал Макаров
Шрифт:
«Ермак» в точности выполнил приказание, 50 человеческих жизней было спасено. Впоследствии А. С. Попов в письме к Макарову так вспоминает об этом случае: «Первая официальная депеша содержала приказание «Ермаку» идти для спасения рыбаков, унесенных в море на льдине, и несколько жизней было спасено благодаря «Ермаку» и беспроволочному телеграфу. Такой случай был большой наградой за труды, и впечатление этих дней, вероятно, никогда не забудется».
Быстро разнеслась повсюду весть о первой крупной победе, одержанной беспроволочным телеграфом. Уже через неделю связь по радио между Гогландом и Коткой настолько наладилась, что передавались телеграммы до ста слов.
Макаров в период описываемых событий уже не плавал на «Ермаке». Назначенный главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором города Кронштадта, он находился по своей должности в Кронштадте, всеми же делами на ледоколе в течение памятной зимы 1899–1900 гг. руководил ученик и товарищ Макарова капитан второго ранга Васильев.
Когда Макарову доложили, что беспроволочная связь Гогланда с Коткой установлена, он послал А. С. Попову следующую приветственную телеграмму:
«А. С. Попову 26/1, 1900 г.
От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую Вас с блестящим успехом Вашего изобретения. Открытие беспроволочного телеграфного сообщения от Котки до Гогланда на расстоянии 43 верст есть крупнейшая научная победа.
Макаров».
С установлением радиосвязи спасательные работы на «Апраксине» стали заметно подвигаться вперед. Камень, продырявивший дно броненосца, был постепенно удален с помощью взрывов и, наконец, 11 апреля «Ермак» стащил «Апраксина» с мели. Стали заделывать огромную пробоину пластырями. Укутали ими весь нос. Через несколько дней Макаров получил по радио от руководившего спасательными работами адмирала Рожественского, сменившего адмирала Амосова, следующую радиограмму: «Ермаку» и его доблестному командиру, капитану 2-го ранга Васильеву «Апраксин» обязан спасением. В непроглядную снежную метель броненосец, обмотанный вытянутыми в струну цепями, стальными и пеньковыми тросами, прикреплявшими до 450 кв. метров пластырей, шел 7 часов в струе «Ермака» ледяными полями между отдельными глыбами торосистого образования и каналом, пробитым в сплошном льде, и ни одна цепь, ни один трос не были перерезаны льдом».
Морской министр адмирал Тыртов, еще совсем недавно заявлявший, что не видит в «Ермаке» никакой пользы, теперь, обращаясь к Витте, писал: «…мне остается только благодарить вас за предоставление в мое распоряжение ледокола, неутомимая деятельность которого много способствовала успеху работ по снятию с камней броненосца «Апраксин»…»
Спасая «Апраксина», «Ермак» несколько раз ходил в Ревель и Кронштадт. В одно из этих плаваний в Ревель ледокол оказал еще одну большую услугу военному флоту. Он освободил застрявший во льдах крейсер первого ранга «Адмирал Нахимов», отправившийся из Ревеля в дальнее плавание. Боевой корабль со своими грозными орудиями и бронированным корпусом оказался совершенно беспомощным в борьбе с ледяной стихией. Всякая надежда выйти в море была потеряна, к тому же крейсеру угрожали серьезные повреждения. Но вдруг, неожиданно для всех, на горизонте показался «Ермак», подошел к «Нахимову», освободил его и вывел на открытую воду. Крейсер благополучно продолжал свое плавание.
Когда в список кораблей, которым ледокол оказал помощь, стали входить такие крупные боевые единицы, как крейсер «Нахимов» и броненосец «Апраксин», — отношение к Макарову и «Ермаку» изменилось.
— А что, если явится необходимость военный флот отправить в зимнее время в открытое море? Ведь может произойти такой случай, а вдруг война? Какую пользу может тогда оказать «Ермак»? — подобные вопросы задавались теперь не только военными моряками. «Ермак» снова привлек внимание, о ледоколе и его создателе все чаще стали говорить и писать. Однако твердолобый и завистливый Бирилев попрежнему был врагом Макарова и его идеи.
Макаров воспользовался переменой обстановки и поднял, казалось бы, похороненный вопрос о новой экспедиции под своим водительством во льды Ледовитого океана. Он снова обратился к Витте с большим письмом, в котором энергично доказывал возможность осуществления этого плавания. Макаров высказывал уверенность, что перестройка носовой части «Ермака» обеспечит ему успех. Более острые новые обводы ледокола «дадут ему возможность легче раздвигать ледяные поля в Ледовитом океане». Макаров писал, что к северу от Шпицбергена расположены «новые, неоткрытые еще земли, до которых никто, кроме «Ермака», дойти не может». «Эти земли необходимо описать и присоединить к России». Заканчивается письмо так: «…у нас есть корабль, который дает возможность сделать то, что не под силу ни одной нации и к чему нас нравственно обязывают старые традиции, географическое положение и величие самой России… было бы неестественно останавливаться перед полуоткрытыми дверями к тому, что обещает такие благие результаты».
Но Витте не хотел рисковать, утверждая экспедицию, и отказал Макарову, ссылаясь на мнение консультантов.
Получив отказ, Макаров не сложил оружие. Он обстоятельно отвечает консультантам, отправляет обширное письмо и к Витте, где снова доказывает «пользу организации экспедиции». «Ермак» в теперешнем виде, — говорит Макаров, — гораздо крепче, чем он был прежде». «Есть все основания надеяться, что ледокол теперь выдержит удары в полярный лед с значительного хода, но форсировать полярные льды таким образом нет никакой нужды». Макаров обещает действовать осторожно и осмотрительно, не задавая непосильной работы ледоколу, и выражает полную уверенность, что с таким кораблем, как «Ермак», можно многое сделать, не подвергая его излишнему риску, и благополучно вернуться на родину. Заканчивая письмо, Макаров говорит, что он не просит лично для себя никакой награды за те дела, которые «Ермак» уже совершил. «Наградою будет возможность довести дело до конца, благодаря чему уже осуществилось и осуществляется в гораздо более широких масштабах, — говорит Макаров, — мероприятие в высшей степени полезное для преуспевания русской морской торговли».
Трудно сказать, что в конце концов повлияло на Витте, вероятно доводы Макарова были убедительны. С другой стороны, Витте попрежнему питал честолюбивые замыслы. Так или иначе он разрешил Макарову организовать экспедицию и предложил ему представить подробный план нового арктического похода.
Закончив дела на Гогланде, «Ермак» 16 апреля прибыл в Кронштадт. За зиму ледокол проделал огромную работу; он прошел 2257 миль, из них 1987 — во льдах. Срочные дела не позволяли отдохнуть ни кораблю, ни его команде. В Кронштадте «Ермак» был всего неделю и снова отправился в рейс на помощь застрявшим во льдах пароходам.
Вблизи маяка «Нерва» [97] с «Ермака» заметили вдали пароход, подававший сигналы бедствия. Немедленно отправились к нему. Но было уже поздно. «Ермак» подоспел к пароходу, оказавшемуся норвежским, в тот момент, когда он стал погружаться в воду. Забрав со льдины команду и пассажиров, «Ермак» отправился дальше. У острова Сескар были спасены семь финнов, застрявших на поврежденной шлюпке среди льдов; изнуренные и обессиленные люди нашли радушный приют на ледоколе.
97
Нерва— остров в Финском заливе.
Летом 1900 года «Ермак» ушел в Ньюкастль для капитальной перестройки носовой части; конструкцию Макаров предложил совершенно изменить. Передний винт, не оправдавший себя, был снят. Решено было удлинить носовую часть на четыре с половиной метра. Превращение носовой части ледокола в более острую и длинную, по мнению Макарова, позволило бы кораблю легче врезаться в ледяные поля, раздвигать льдины. Предложение Макарова было одобрено специальной комиссией. Более полугода потребовалось верфи, чтобы справиться с переделками. Лишь в феврале следующего года ледокол вышел в Кронштадт. У Толбухина маяка его встретил Макаров. Он хотел лично убедиться, каковы стали качества ледокола после конструкции. Проба прошла вполне успешно. Было очевидно, что «изменение носа значительно улучшило ледокольные качества корабля». Правда, испытания происходили не в арктических льдах, а в Финском заливе, но Макаров не сомневался, что ледокол в его новом виде будет лучше работать и в полярных условиях.