Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
– Интересно, тут поесть можно где? Горяченького?
– Было бы неплохо, – оживился тот.
В это время я заметил торопливо идущего в мою сторону отца. К сожалению, нормально попрощаться не получилось, в Москву уходила одна из тыловых колонн, и меня поторопились посадить на неё. Ладно, хоть покормить от пуза успели, не забыв про Волка. Часть трофеев я отцу отдал, оба котелка, ТТ, часть мелочовки с немцев. Вот часы отдавать не стал. У отца свои имелись. Радиостанцию приняли радисты из роты связи, вместе с батареями, а будку со всеми припасами забрал политотдел дивизии. Сразу лапу наложили. Батька Степан, забрав свою винтовку и сидор, попрощавшись, ушёл в свой батальон. Мы также простились с напарником, обменявшись адресами почт. Потом я поговорил с комдивом, сразу после завтрака.
Я ему посоветовал сформировать взвод снайперов личного подчинения и группу антиснайперов, чтобы можно было посылать их на разные участки, если там сложилось тяжёлое положение. Тот обещал подумать, так что мне выдали на руки карточку стрелка со всеми отметками, это мой документ, комдив тоже его подписал, и комиссар отметился. Помимо того, подарили дивизионный «Боевой листок», свежий, там снова нас поминали. Первый у меня уже был, сохраню оба. Нас с Ластиным сфотографировали на фоне будки. Я держал на сгибе руки винтовку, а у того на груди был трофейный автомат. Надеюсь, снимок получился хороший, точнее снимки, тот их с десяток сделал, с разных ракурсов, нам разные положения приходилось принимать. Отец снимок потом пришлёт. Комдив, когда я уже хотел бежать к «полуторке», пообещал представить меня к награде. Добавив, что недоумевает, почему меня не наградили за те пять сбитых бомбардировщиков и уничтоженных немцев. Вот на этой ноте мы и расстались. Отец лично захлопнул дверцу грузовика, и мы, втянувшись в колонну, покатили в сторону столицы.
Спать не хотелось, уже выспался, так что, поглядывая, как там Волк, кузов был открытым, лишь смотрел на дорогу и обочины. Одет я был в принципе легко, валенки, ватные штаны, свитер и телогрейка поверх. Ну и ушанка, про перчатки я уж и не говорю. Тулуп мой был в кузове на санках. Я уже начал подмерзать, когда вдруг машины стали останавливаться и водители разбегаться.
– Воздух! – крикнул водитель, и через миг кабина оказалась пуста, лишь дверь распахнута.
Спокойно, но быстро выбравшись из кузова, я скинул санки и, прихватив Волка, отбежал в сторону, где залёг в снегу. Жаль, маскхалат свёрнут в санках, на фоне снега я был хорошо виден. Поэтому, выдернув простыню, накрыл себя, санки и Волка. Ну хоть так.
За три дня я работу немецкой авиации увидел во второй раз, первые два дня погода нас радовала, нелётная, а вот в третий день, когда я полковника снял, рассмотрел, как те летали, и один раз бомбёжку вдалеке. И вот теперь во второй раз. Три штурмовика поработали пушками и пулемётами, не тратя бомбы. Все шесть машин или полыхали, или были серьёзно повреждены. Единственная зенитка счетверённых пулемётов пыталась выставить заградительный огонь, но исчезла в пламени взрыва. Взрывы небольшие были, кажется, пушки тут работали, ну и наложились взрывы бака и боезапаса. Когда самолеты полетели дальше, в наш тыл, видимо на нас они по пути отвлеклись, я встал, отряхнулся, Волк тоже поднялся, с интересом косясь в сторону горевшей техники, там было три дымных столба. Махнув рукой своему водителю, что, мол, сам доберусь, выбравшись на дорогу, я двинул дальше. Кстати, тот грузовик, на котором я ехал, тоже полыхал. Хорошо, ещё пустые ящики из-под снарядов везли, а не раненых, тогда потери были бы. Хотя водители в таком случае только прибавляли ходу, надеясь, что немецкие лётчики промахнутся. Редко промахивались, надо сказать. А тут раненых не было, вот и дёрнули в разные стороны. Но немцев только техника интересовала. Водителей и сопровождающих тёмными точками на фоне снега было хорошо видно, однако нас не тронули.
Некоторые водители возвращались к технике, осматривали повреждённые машины, искали раненых, вдруг кто из зенитчиков уцелел, но нет, погибли все. Проверив поклажу, я прицепил санки к поясу и, так буксируя их за собой на двухметровой верёвке, двинулся дальше. Волк бежал рядом, чутко прислушиваясь к далёкой канонаде позади, мы километров на двадцать от штаба дивизии
Тут из-за туч вывалились пять наших «ястребков» и накинулись на шестёрку бомбардировщиков. Я остановился и, сделав несколько глотков из фляги, с интересом наблюдал за воздушным боем. Потеряв одного, наши лётчики сбили четыре бомбардировщика и серьёзно повредили пятый, тот со снижением, оставляя дымный хвост, уходил в сторону передовой. Шестой удрал на бреющем. Отметив, где выбросился наш лётчик и где спускались немецкие пилоты, я довольно улыбнулся, вот, можно и поохотиться. А что, одиннадцать утра всего, должно хватить времени. Те опускались кто в поле, а кто над лесом. Придётся повозиться, кроме парашюта нашего летуна было девять немецких.
Сняв лыжи с санок, я застегнул крепления и, взяв палки в руки, сойдя с укатанной дороги, энергично по полю отправился в сторону нашего летуна. Начнём с него, но по пути перехватим двух немцев, они совершили посадку между мной и летуном. Почувствовав сзади рывок и тяжесть, я обернулся, улыбнулся и хмыкнул. Волк запрыгнул на санки и теперь лежал наверху, с интересом осматриваясь. Похоже, надоело ему самому идти. Сгонять его я пока не стал, пусть сил набирается, в моих планах на него были большие виды. Хотя следы в снегу и так видны, никуда от меня летуны не денутся. Вот только всех охватить я не смогу, слишком на большой площади их раскидало. А парашюты пригодятся, тот, что мы с отцом привезли, мамой и Таней охотно был поделен и превращён в разные поделки, благо швейная машинка у нас была, а тут ещё добыча. Фиг она от меня уйдёт.
Вооружён я был так себе. Один наган с десятком запасных патронов да бинокль. Всё остальное отдал отцу, человек он воюющий, ему нужнее. Хотя тот и в тылу, но зная характер отца, уверен, будет выделять время на охоту, прогуливаясь до окопов. Стрелок он был не хуже меня. На миг остановившись, проверил, как револьвер за пазухой, и продолжил монотонно передвигать ногами. Я на лыжах, снег уже солидно выпал, сверху плотный наст, шагнёшь и проваливаешься, летчики быстро устанут, так что догоню.
Заметив, что оба немца, отстегнув парашютные ремни, стали уходить в сторону леса, до него километра полтора было, я только ругнулся. Не на то, что они уходят, на это мне в принципе было плевать. Оба купола начало сносить лёгким ветерком, и те, скользя, улетали в сторону под моим яростным взглядом. Не будет обновок у семьи.
– А нет, будут, – хмыкнул я.
Поле тут неровное было, я так подозреваю – болото, да и по карте трофейной как заливной луг отмечено, так что осоки и высоких кустиков травы хватало, что пробивались из-под снега и не сгибались под ветром. Вот за один такой купол и зацепился. Если бы его наполнил ветер, тот бы сорвался и полетел дальше, как это делал второй, но он сложился и лишь слегка трепыхался краями на ветру.
В это время послышались близкие выстрелы. Кто стрелял, было и так понятно. Между обоими немцами и лесом был наш русский лётчик. Вон он и устроил перестрелку. А тем лишь бы задавить его огнём и уйти как можно дальше. Так что вся тройка лежала в снегу или ползла, выискивая укрытие получше, поле было неровным, кочек хватало, так что укрытия находились. Не думаю, что запас патронов у них солидный, так что недолго им стрелять. А вот сам я лишь прибавил ходу, согнав Волка с санок, да он и сам при выстрелах слетел.
Двести метров, именно столько мне оставалось до ближайшего немца, он это увидел, изредка оборачивался, укрывшись за кочкой, чтобы я внезапно не обрушился на них, но огня не открывал. Опытный, понимал, что двести метров для пистолета это слишком большое расстояние, пустая трата и так не великих боеприпасов. Ни у кого из нас не было дальнобойного оружия, да никто и не рассчитывал, что будет такая перестрелка, особенно я, иначе прихватил бы с собой свою мелкокалиберную винтовку, и расклад на поле был бы другим, но чего не было, того не было.