Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
Так же мы ещё раз обговорили связь. Участковый присмотрит за домом и раз в полгода будет отправлять мне письма, сообщая, что с домом. Если пострадает от обстрела, отпишется раньше. Ну и я ему буду писать. Адресами мы уже обменялись. К тому же есть соседи слева, работники одного из местных предприятий, район, можно сказать, элитный, он – инженер, она – начальник отдела по качеству, живут тут. Я попросил проследить за домом, и они охотно согласились. Адрес им свой я тоже оставил, если что – тоже отпишутся. А вообще хорошие люди. Те оба вечера, что я давал концерты, они с начала до конца выступления в первых рядах сидели, слушали. Аплодисменты я слышал от них больше всего.
Наконец мы заперли дом, проверили всё и, выйдя наружу, простились со всеми, кто вышел меня проводить, закрыли ворота и направились обратно в Сочи. Кстати, мы всё же разобрались, как водопровод работал. Оказалось, в колодце
Дальше мы тряслись на побитом серпантине гравийной дороги в сторону Сочи. К обеду проскочили город, проехали бы раньше, но больше часа в пробке простояли, полотно налётом повреждено было, и добрались-таки наконец до аэродрома. Полковник, что тут командовал, сообщил, что борт, на котором я должен был улететь, меня также на УТИ-4 хотели отправить, уже улетел. Но мне повезло, ночью вылетает «юнкерс» в Москву, фактически к порогу дома подбросят. Этот самолёт из тех поставок, что были произведены до войны. Правда, самолёт практически перегружен, но меня с псами возьмут, полковник договорился с лётчиками. Они тут же находились, а сам транспортный самолёт стоял в укрытии под маскировочными сетями. Пользуясь возможностью, я забрался в салон, борт-стрелок меня сопровождал и около кабины выделил себе уголок на полу. На скамейки я не претендовал, как мне было известно, с нами летели три генерала, так что я постелил свой полушубок, оставшись в тёплом вязаном свитере и овчинной безрукавке. Тут же вещмешок положил и чехол с винтовкой. Псов оставлять не стал, они меня постоянно сопровождали. Нас неплохо покормили в лётной столовой, после чего я почти пять часов проспал в землянке. С водителем машины и старшиной мы ещё по приезде простились, больше я их не видел. А вечером за два часа до отлёта устроил концерт. Просили спеть именно те, запрещённые, которые я пел во время прошлого концерта. Запрещённое всегда манит, тем более песни действительно были хороши, и даже я не понимал, почему их запретили. Когда приехало начальство, я не заметил, концерт продолжался, и когда только объявили время отлёта, заметил, что в сторонке сидели несколько генералов и полковников. Ага, пассажиры пожаловали.
Прежде чем проститься со всеми, я при всех начальнику аэродрома, командиру всех лётных авиачастей в округе, подарил парабеллум с кобурой и запасом патронов. Всё, трофейный фонд, взятый с собой на подарки, закончился, но полковника отблагодарить я был просто обязан за такую помощь. Самолёт до Москвы, да я за это его расцеловать был готов при всех.
Несмотря на это, в самолёт я успел первым загрузиться и устроился с лайками у кабины. Те немного дрожали, хотя и имели опыт полётов, но не устраивали истерики, как это было в первый раз, просто ко мне жались. Сам Волк был звездой на аэродроме не меньше, чем я. И сюда свежая пресса прибыла, а на фото был и Волк, не полностью, краем в кадр попал, но узнать его характерную морду было реально, да и я подтверждал, что именно он тогда со мной был. Поэтому его изрядно затискали. Даже капитан Веретенников, лётчик этого транспортного самолёта, когда мы ужинали в столовой, подарил ему кость из своего супа. Подумаешь, повара его мозговыми косточками чуть не завалили, они на пару с Баламутом ими хрустели. Да и мне повара на дорожку помогли, сухарями там, пару банок тушёнки сунули. Молодцы, одним словом. Не то чтобы мне нужно было, но взял, не огорчать же хороших людей. Мне нравилась поговорка «дают – бери, бьют – беги».
Всего в салон втиснулось одиннадцать командиров в разных званиях, ниже капитана никого не было, ну кроме борт-стрелка, что висел в своей люльке, и, пожалуй, штурмана, он лейтенантом был. Потом несколько опечатанных мешков, как я понял, один из командиров был сопровождающим, наверняка это тот, что с ППШ в салон вошёл да и устроился к ним поближе. Потом была тряска во время разгона, и вот мы поднялись в воздух. Как хорошо! Летели недолго, буквально через несколько минут совершили посадку на затемнённом аэродроме возле Новороссийска. Оказалось, из трёх генералов в наличии было два, мы за третьим залетели. Тут дозаправились, топлива должно хватить, тем более были запасные подвесные баки, и наконец, взлетели с двумя дополнительными пассажирами.
Вот пробуждение мне совсем даже не понравилось. Грохот и тряска. Взвизгнул Баламут. Резко сев, я быстро осмотрелся, часто моргая. Однако остатки сна улетучились мгновенно, когда стал заполошно стрелять борт-стрелок. Тут снова что-то грохнуло, и гул моторов стал слышаться как-то по-другому. Готов поклясться, мы летим на двух моторах, да и подозрительные отсветы в левых иллюминаторах намекают, что крыло горит. Тут ещё стрелок не унимался и палил не переставая.
Сообразив, что мы снижаемся (правый мотор работал со странными перебоями), я выдернул из-под лаек тулуп и стал в него облачаться, застегнув ушки треуха под подбородком. Если уж нам предстоит жёсткая посадка, то лучше подготовиться и одеться поплотнее, чтобы уберечься от травм.
– Блин, надо было в хвосте устраиваться. Если врежемся во что-то при посадке, вся эта масса в салоне на меня по инерции полетит, – пробормотал я себе под нос, шустро застёгивая пуговицы тулупа.
Осмотрев салон, который освещала аварийная лампа (огонь за иллюминаторами, похоже, погас, да и стрелок не палил, видимо немцы, что нас атаковали, потеряли нас в темноте), я понял, что в хвост мне через этот бардак просто не перебраться. Раньше грохнемся. Открыв дверь в кабину, я увидел, что пилот пытается завязать узел на забинтованной голове штурмана, тот без сознания был, лишь голова покачивались в такт движениям самолёта. Перехватив у него края бинтов, я ловко завязал узел, и не крепко, и не слабо, чтобы не съехал, в самый раз.
– Падаем? – спросил я у пилота.
Тот молча кивнул и, посмотрев на правый мотор, сказал:
– Недолго протянет. Немцы с хвоста зашли, видимо с земли навели, мы минут двадцать назад Курск пролетали стороной, одним заходом сразу очереди дали и в стороны разошлись. Один мотор подожгли и второй зацепили, на третьем не вытянем, перегружены. Ещё километров десять и всё, грохнемся. Ищу место для посадки.
– Ни фига себе у вас маршрут? – изумился я. – Можно же было облететь нашими тылами, с дозаправками.
– Ты это генералам скажи, которые так торопятся. Решили, раз у нас «юнкерс», то за своего примут. Три раза принимали, а тут раз, и не приняли. Летели практически по прямому маршруту, а сейчас в глубине немецких тылов. Скажи там, чтобы держались, кажется, я неплохое поле вижу. Леса сплошные вокруг, похоже, это единственное подходящее для посадки место.
– Понял, сейчас скажу.
Прокричав в салон, что сейчас будет посадка, я отгородился от всех вещмешком, положив чехол с винтовкой на пол, прижал к себе обоих псов и стал ждать удара. Как такового его не было. Ну да, потрясло изрядно, покидало туда-сюда, но пробороздив длинные колеи в снегу, мы совершили вынужденную аварийную посадку, сев на шасси. Один из генералов тут же стал командовать, однако порядка от этого не прибавилось, крики, гомон, вопли, стоны раненых, так что, подхватив вещмешок, устроив его за спиной, в одну руку винтовку, в другую руку ошейник Волка (Баламут за нами двигался), направился к дверям, которые пытались выбить двое командиров. Похоже, их заклинило, одна из пуль истребителей попала в замок. Двигаться было сложно, дважды с ног сбивали, паники хватало, и один раз я сам поскользнулся в пролитой крови. Но когда дверь с хрустом выбили, я одним из первых оказался у створки и вывалился на мокрый лёд. Лёд?
– Бежим! Это озеро, самолёт тонет! – заорал я и, вскочив на ноги, отбежал в сторону на сухое место.
Теперь мне был понятен тот странный треск, что продолжался даже когда самолёт замер. Я его поначалу принял за потрескивание остывающего металла, схоже было, но нет, это трещал лёд. Штаны, тулуп на груди и валенки были мокрыми от воды, а вокруг минус двадцать.
Мой крик услышали, самолёт действительно своим весом продавливал не успевший хорошо промёрзнуть на большие глубины лёд. А что, сейчас только начало декабря. Почти сразу большая часть пассажиров покинула самолёт, некоторые встав цепочкой, в воде по щиколотку, стали передавать мешки с документацией. Отойдя в сторону, я подошёл к экипажу. Все трое, включая борт-стрелка, были тут. Штурман пришёл в себя. Бесцеремонно отстегнув планшет, я достал карту и осмотрел её. Помощь штурмана пришла вовремя, я смог определиться с нашим местоположением. Это лесное озеро, имевшее вытянутую форму, на карте значилось.