Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
Я же, сделав бутерброды с копчёным салом, которое мы с дедом недавно накоптили, стал его жевать, прихлёбывая чай. Наконец, когда гость отогрелся, шумно отхлёбывая крутого кипятка под названием чай, что во второй раз налила ему Марина, по его просьбе, то заговорил:
– Ну что, Александр, идём?
– Куда? – рассеянно спросил я у него, прожевав кусок бутерброда.
– На радио, конечно.
– А что мне там делать? – так же спокойно и без особых эмоций поинтересовался я. Интереса в моём вопросе по-прежнему не прослеживалось.
– Как так, что там делать?! Выступать.
– С какой это радости? – наконец показал я эмоции, с интересом посмотрев на гостя. – Сами отказались от меня. А я за это время распланировал весь свой график,
– Подожди, Александр, ты это серьёзно? – несколько растерянно поинтересовался Лабухин, такого ответа он явно не ожидал.
Я же продолжал свою игру, нужно было поставить их на место. То, что меня уговорят вернуться, это понятно. Но вот так по-барски прийти, мол, возвращайся, мы тебя прощаем, это они зря. Сами и отказались, прямо мне сказали, что в моих услугах более не нуждаются, от этого и будем отталкиваться, так что на этом лёгком противостоянии я надеялся что-нибудь поиметь. Что, пока сам не знаю, но поставить их на место хотел. Считайте это капризом, но вот так бежать по первому же зову виляя хвостом, я не собирался. Пусть уговаривают. Да и реально у меня времени не было.
– Серьёзно, – так же спокойно ответил я. – Если раньше я был малоизвестен и такие выступления мне были нужны, чтобы продвинуть свои песни и остальное, то сейчас без надобности. Имя я себе сделал, меня все знают. Возможно, через пару лет и забудут, так я и не против. Стартовый толчок был, больше мне от вас ничего не нужно. Конечно, если бы вы сами не отказались от моих услуг, мы бы так и продолжили сотрудничество, а сейчас это вряд ли возможно. У меня слишком плотный график. Втиснуть в него ещё вас невозможно.
– А завтра?
– Занят, – коротко прозвучал мой ответ. – Всю эту и следующую неделю тоже занят. Я спать прихожу домой в половину одиннадцатого. В школе приходится задерживаться на час-другой, потому что домашнее задание делать дома я просто не успеваю.
Марина, что активно грела уши у разделочного стола, что-то там готовя, только фыркнула. Ну да, тут я немного преувеличил, школьные задания мы выполняли дома с ней вместе вечерами. Она не знала, чего я добиваюсь, не просвещал в суть, поэтому понятно, что сейчас её с кухни и метлой не выгонишь, пока не узнает, к чему я вообще веду этот разговор. Правда к её большой досаде Марину окликнула бабушка из зала, где кормили моего младшего братишку, и она убежала, преодолев свое любопытство.
– Александр, – мягко, как ребёнку, сказал Лабухин. – Это ведь было не наше пожелание, а решение сверху. Пришлось его выполнить, причём в короткие сроки.
– Не мои проблемы. Это вы попросили меня больше у вас не появляться, сказано – сделано. Не думаю, что стоит и дальше переливать из пустого в порожнее, мне нужно собираться в госпиталь. Ещё до него полчаса бежать.
Гость так и не ушёл, он ходил со мной и ныл, ныл всё о своём, пока я быстро переодевался в своей комнате и приводил себя в порядок. Гитару можно было не брать, я на таких концертах использовал ту, что из музыкальной школы, а её парни прихватят с собой. Так что, застегнув куртку, вместе с гостем покинул дом, снова дав свой твёрдый отказ участвовать в ближайшее время в их делах. Махнул рукой и побежал к речке. Нужно добежать до госпиталя как можно быстрее, Лабухин своим приходом меня изрядно задержал.
На месте уже всё было готово, моя группа тихонько настраивала инструменты в актовом зале бывшей школы, куда начал стекаться пораненный люд и медперсонал, так что я появился вовремя. А под конец и мама подошла. Она у нас по плану выступлений последней проходила. Она исполняла две песни. Обе из запретного списка.
Следующие два дня я был неуловим для помредактора и других посыльных с радио. Тут действительно меня сложно поймать, если только в школе или поздно вечером, когда я возвращался домой. Только эти два дня были выходными. В субботу укороченный учебный
Поймали меня, конечно, в понедельник, в школе. Это была отчаянная попытка, последний учебный день, вот-вот наступит Новый год и в школах начинались каникулы. Видимо, представив, что меня в эти дни вообще отловить будет невозможно, пустили вперёд тяжёлую артиллерию. В этот раз приехал сам главный редактор, с которым мы успели за всё время сотрудничества неплохо сдружиться. Хороший дядька. Вот он меня и уломал всё же на сегодняшнее вечернее выступление, мол, трубы горят. Сверху уже не приказывают, а откровенно угрожают. Да и как иначе, в пятницу объявили, что вечером будет моё выступление, а тут раз, отменили, и всё – молчок. Приказ сверху был спущен, так извольте выполнять, иначе на них обрушатся все те кары, о которых только слышали. Так что дирекция радио было поставлена в такую позу, что не выполнить приказ они просто не могли, и сегодня был тот самый крайний срок, что им дали. В утешение мне сообщили, что чиновник, который спустил приказ гнать меня ко всем чертям и запретить мои выступления, наказан. Правда, как именно – я не знаю, мне об этом не сообщали, да и главный редактор, похоже, тоже был не в курсе, кроме самого факта. Но обнадёжил, больше палки мне в колёса ставить не будут. Зато тот знал, из-за чего чиновник проявил ко мне такое неприятие. Да тот самый раскритикованный мной мэтр попросил, они родственниками оказались, чиновник и нажал на все доступные рычаги. Вот ему, похоже, за это по рукам и надавали. Чудо будет, если он вообще на своём месте усидит.
Мы ударили по рукам, договорившись о времени, когда я подойду со своими музыкантами, поскольку обговорили, что я буду выступать со своими. Более того, сверху спустили приказ: цензуры нет, заранее прослушивать нас, как ранее, не будут. Про список запрещённых песен главный редактор уже знал, как и то, что теперь им дали ход, хоть и в разовом исполнении. Раз сказали, что прозвучат только один раз, значит, так и будет.
Когда главред уехал, я закончил уроки и побежал по своим, предупредить чтобы готовились к вечернему выступлению. Некоторых пришлось успокаивать, это мне привычно вещать на весь Союз, а на некоторых накинулся мандраж, поджилки затряслись. Надеюсь, не сфальшивят. Мама обещала быть на месте к нужному часу, сразу после своих уроков подойдёт, я застал её дома во время кормления Кирилла, тут повезло. Ну а сам занялся делами и подготовкой.
Пять месяцев спустя. 6 мая 1942 года. 20 часов 37 минут.
Москва. Улица Тверская. Здание Всесоюзного радио
– …и мне пора заканчивать сегодняшнее выступление. По уже сложившейся за эти месяцы традиции, заканчиваем мы передачу исполнением песен. Однако сегодня будет исполнено не две, как это обычно было, а шесть. В прошлую передачу я об этом уже говорил, как и перечислял названия песен. Передачи у меня раз в неделю, и исполнители, которых сам я подбираю для выступлений, исполняют по две песни. Ну а сегодня заключительный день, из-за чего и будет исполнено шесть песен. На лето я прекращаю выступления.
Диктор, с которым мы за это время хорошо спелись и понимали друг друга по движению или мимике, кивнул и перехватил слово:
– Да-да, вы не ослышались, дорогие товарищи радиослушатели, Александр хоть и школьник, но человек ответственный и вступил в Гражданский речной флот, он будет доставлять грузы по рекам. И завтра судно, на котором Александр будет нести службу до конца навигации, покидает порт. Конечно, мы просили его остаться, но тут наш молодой друг стоял твёрдо на своём решении.