Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал
Шрифт:
Дёрнувшись, я чуть не ударился о койку над головной, тут всего полметра было между ними, в три уровня, тесно. А капитанскую каюту занял Лазарев, как я и обещал, он стал капитаном торпедного катера и осваивался на борту. Как я понял, все моряки, что тут были, это костяк команды. Главстаршина теперь зам Лазарева. Надо будет прикинуть и подумать, где добыть моряков. С той колонной военнопленных нам просто повезло, что там вообще моряки были. Вряд ли такое везение будет и дальше. Я генералам не давал задания, если встретят моряков, направлять их к нам, не оговаривали мы это. На свои силы рассчитывал.
Вахтенный матрос, что разбудил меня, тряся за ногу, заметив при свете тусклой лампочки, что я проснулся, показал
– Товарищи краснофлотцы и красноармейцы. Дело, которое вскоре нам предстоит, опасное, однако я в вас верю. Хочу также сказать, что я как командир, беря на себя ответственность, решил возродить традиции прошлого. Если кто не знает, при абордаже чужого судна или военного корабля, это судно даётся на разграбление абордажникам. Слово «разграбление» мне не нравится, но согласно прошлым традициям, всё, что абордажник может унести в руках, это его, и капитан или другие офицеры, в данном случае красные командиры флота, претендовать не могут, если они сами лично не пристрелили того, на ком находятся эти трофеи. Поэтому закон трофея для нас священен, с немца, которого убили лично вы, можете взять себе всё, кроме оружия. Пистолетов и ножей это не касается. Если немца застрелили сразу несколько бойцов, тут делится всё поровну между стрелками, как судью для дележа, если сами справиться не можете, можно позвать другого моряка. Повторяю, с тел убитых вами, это всё ваше, с тел чужих можете снять, только чтобы передать владельцу, если он сам этого сделать не может. Заберёте себе, это мародёрство со всеми отсюда вытекающими. Я надеюсь, всё понятно сказал?
– Понятно! – хорошо тогда ответил строй.
Стоит ли говорить, что как на посту, так и на пристани, когда матросы и бойцы обыскивали тела убитых моряков, снимали они всё. Ане были честно принесены вещи четверых немецких моряков и ранец, куда она всё это может сложить. Быстро парни приняли новые правила, видимо им понравилось. Ну а кому это претит, могут отдать свои трофеи товарищам. Думаю, те не будут против. Главстаршина и Лазарев помимо того, что осваивали катер, ещё и за ними наблюдали. Крысятничества не было, а у моряков прибавилось изрядно личных вещей. Как те же наручные часы или губные гармошки, сигареты и зажигалки, хотя и не все курили.
Вот и у этого вахтенного сверкали на кисти левой руки наручные часы. Трофей. Кивнув ему, что встаю, быстро собрался, а спал я в душной коробке катера полураздетым, надел обувь и, застегнув ремень с подсумками и кобурой пистолета, взяв винтовку, что стояла между койками в углу, поспешил наверх. Как оказалось, помогать Лазареву не требовалось, местное русло Дона и он сам знал как свои пять пальцев, не раз дозорную службу нёс, пока катер не потерял. Поэтому, когда мы задним ходом, в темноте порыкивая дизелями, вышли из протоки и, развернувшись, пошли вниз по реке, то оставив всех на палубе, вахтенные вглядывались в ночь, сам я спустился вниз. Взяв в помощь двух бойцов, продолжил заново вести допрос. Повторно проходя то, о чём спрашивал днём, запоминая, что мне говорят немцы, и записывая это в блокнот. Тем более они иногда вспоминали что-то новое. Ранее чистый блокнот был исписан почти полностью, а у меня был мелкий убористый почерк. Я с ними работал, пока мы не дошли до места стоянки.
То, что всё должно быть в порядке, мы были в некоторой степени уверены. Дежурства в радиорубке были распределены между бойцами и Аней. Они нет-нет да выходили на волну, на которую была настроена радиостанция на буксире. Юра более-менее умел на ней работать, так что тревогу он мог поднять. Кстати, изредка заходя в рубку, где были слышны немецкие нешифрованные передачи, я, наконец, развеял своё сомнение – все аэродромы были уничтожены. Ай да генералы, не ожидал. Более того, немцы сообщали о многочисленных пропажах своих небольших подразделений, а также
Катер захватили, мост взорвали, есть о чём сообщить. Причём есть кому. Факт, о котором стоит помянуть. Караулов, который уходил с генералом Росляковым, чуть позже после нашего расставания должен был отправить шифровку на Большую землю о наших планах. То, что мы тут безобразничать будем. Так что там должны об этом хорошо знать. Глядишь, им помощь подкинут. Нам вряд ли, к этому моменту нас тут не будет.
Опознались мы нормально, трижды мигнули фонариком в сторону стоянки, и с десятисекундной заминкой нам ответили, три быстрых мигания, одно длинное и одно короткое. Всё правильно. Если стоянка захвачена, дед, а именно он знал сигнал, сообщит без последнего, это означает, что тут чужаки. Мы в ответ на правильный отзыв дважды быстро мигнули. Это тоже обговорили, сообщая, что точно свои. Катер, урча двигателями, причалил к борту бронекатера Фадеева. Это всё прошло нормально. Я же, почти сразу перекинувшись с дедом парой слов, стал отдавать приказы:
– Всем подъем, готовимся к срочному отходу. Раненых на буксир, пусть медики ими займутся. Ящики с патронами на барже?
– Да, все успели перетаскать, – сообщил дед, обнимая меня, когда я на буксир поднялся. – Машина только с пулемётами сломалась, так мы их сняли, перенесли на баржу, поэтому ничего с берега на судно заводить не нужно.
– Отлично, сколько времени экономим. Центровку погрузки проверял?
– Да ходил с твоим прибором. Пришлось перекладывать некоторые вещи, но баржа стоит ровно.
– Совсем отлично. Всё бегом, отходим.
Пока было время, я собрал совещание командиров. Кроме меня были дед, Лазарев и Фадеев. Последние в изрядном удивлении, куда это мы несёмся сломя голову? Снова боевая операция? Зачем тогда буксир берём, который у нас за место тыла? Совсем не понятно. Да и место для тайной стоянки тут замечательное.
– Мы уходим в Азовское море, – сказал я, когда все расселись, отчего тут же воцарилась полная тишина, ну кроме топота команды над головой и рёва запущенных двигателей, прогреваемых после долгой стоянки.
– Не понимаю, мы же хотели уйти к нашим, в акваторию Волги? – проговорил Фадеев.
В отличие от него, Лазарев, что бросал на меня задумчивые взгляды, сообразил, тем более он знал, о чём говорить. Вот что он озвучил:
– Мы не сможем уйти по Дону к нашим. Река перегорожена. После подрыва моста пройти можно только через один пролёт. А между другими рухнули перекрытия и настил полотна. А там, где мы можем пройти, там не пройдёт буксир. Как я понимаю, Александр его не бросит, как и баржу. Она там тоже не протиснется. Единственный выход: Азовское море через Керченский пролив к нашим. Только зачем такая спешка?
– Я, когда со штурмовиками общался, свой позывной и фамилию с именем засветил. Иначе они бы меня не послушали, а так был шанс – и он сработал. А немцы не дураки и дважды два быстро сложат. День мы потеряли впустую, а эту ночь я терять не хочу.
– Засветил? – не понял Лазарев. – Это как плёнку засветить?..
– Правильное сравнение, – кивнул я. – Я как бы засветился перед всеми. Все обо мне слышали. Как маяк в ночи, мол, я тут. Нужно поторопиться, немцы поймут, что через мост мы не проходили, где-то тут стоим, и со временем путём умозаключений сообразят, что мы где-то в Азовском море и перекроют Керченский пролив. Хотя они его и так перекроют. До него мы дойти не успеем, перехватят, как засекут, авиацию натравят. Мы им в пропагандистских целях как кость в горле. Топить будут и тут же раструбят об этом. Но Азовское море – это не Дон, спрятаться можно много где, и осматривать им придётся огромные площади. Тем более у меня имеются некоторые планы насчёт северного побережья моря.