Адмирал Сенявин
Шрифт:
Завершилась четырехлетняя сенявинская эпопея.
Затяжные бои с французами на побережье и архипелагах Адриатики подтвердили силу русского оружия. Боевое братство с черногорцами сроднило экипажи кораблей, солдат с гордыми и отважными людьми.
Ни разу российские моряки не уступили неприятелю. На море русская эскадра полностью овладела положением и выиграла все стычки с французами.
Не раз французы спускали свои знамена перед андреевским стягом.
Не менее важные победы, при страшной неразберихе в правящем Петербурге, одержал Сенявин, сражаясь с дипломатами австрийскими и французскими, отбиваясь при этом от наскоков высоких российских посланцев. Дважды бил и громил турецкую эскадру у Дарданелл и Афона.
С честью выдержал испытания военной судьбы в безнадежном, казалось, положении в Лиссабоне.
Сохранил корабли и людей, не уронил престиж России.
Опала и немилость
Всесильный властелин Европы, перед которым трепетали короли и императоры, не сумел привести к покорности русского адмирала. Тогда Наполеон окольными путями дал понять Александру, что Сенявина надо проучить.
Едва Сенявин ступил на берег в Риге, ему сообщили: «Государь император не склонен принимать вас ко двору». Так обычно извещали в Петербурге об опале… Александр не пожелал видеть адмирала. Во-первых, была просьба «брата» Бонапарта. А потом — как можно венчать лаврами победителя Сенявина в то время, как сам он несся быстрее русака, спасаясь от позора в Аустерлице…
Здесь же Сенявин вскоре узнал, что два года назад по собственному прошению — «отягощен духовной и телесной болезнью», а попросту — гонимый завистниками уволился от службы адмирал Ушаков. Вернувшись с эскадрой из Архипелага, он в душе питал надежду на достойную его званию и опыту должность. Для этого были основания.
«Русские моряки, — вспомнит о черноморцах военный министр Милютин спустя столетие, — могут гордиться кампанией 1799 года, не только на своей стихии, но в действиях сухопутных оказали они отличную храбрость, распорядительность и везде исполнили свой долг. Сам Ушаков приобрел себе прочную славу». И только не приметили этих заслуг ни новоявленный монарх, ни его присные. Нашли ему на Балтике должность командующего на гребном флоте, а потом перевели начальником береговых команд. Такого унижения Ушаков не стерпел.
«…Более сорока кампаний сделал на море, две войны командовал Черноморским линейным флотом против неприятеля, был во многих флотилиях с пользою… — писал он в прошении об отставке. — Ноне же при старости лет моих отягощен душевной и телесной болезнью и опасаюсь при слабости моего здоровья быть в тягость службе и посему всеподданнейше прошу, дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом поведено было за болезнью моей от службы меня уволить».
Получив прошение Ушакова, Александр, уловив в нем явную горечь и досаду, спросил Чичагова:
— В чем заключается душевная болезнь его? Наверное, ее облегчить возможно? Разузнайте.
Не смог допытаться Чичагов, Ушаков не снизошел до объяснений и ответил царю: «Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны — да будет воля Его святая».
Сенявин знал, что от несправедливости высочайшей страдали и Суворов и Кутузов.
Не ждет ли его такая же судьба?
Душевную отраду, как бальзам на сердце, принесла встреча с Терезой и детьми. Слезы радости, не слезы печали. Четыре года не виделись. Девочки обхватили с двух сторон, Левушка на руках цеплялся за эполеты. Николенька стоял рядом, смущенно улыбался, подрос, вытянулся… «Пора его в Морской корпус определять», — подумал Сенявин.
Тереза молча прильнула, долго плакала. После первых объяснений вспомнила о заботах:
— Все бы ничего, Дмитрий Николаевич, но деткам нашим потребно с каждым месяцем то и другое. И не всегда средства находятся.
Сенявин улыбнулся, развел руками:
— Я сам, Тереза Ивановна, гол как сокол. Кошелька который месяц при себе не ношу, кругом в долгах по службе. Однако деток милых в обиду не дадим. Сыщем деньги, на крайний случай взаймы будем брать. Хотя бы у Николая Семеновича Мордвинова.
— Спасибо ему, — призналась жена, — он и так нас не раз ссужал деньгами…
Не откладывая, Сенявин принялся писать отчет за прошлые кампании по финансам. Главное, о чем думал, — как побыстрее расплатиться с офицерами и матросами. Отрываясь временами от подсчетов и писанины, поневоле вспоминал тяжкие времена, когда там, в Средиземном море, приходилось изощряться, дабы как-нибудь сводить концы с концами.
…Деньги присылали с большими задержками, не вовремя и явно в недостатке. Чичагов все время волокитил, жадничал, а на эскадре временами не было ни копейки. Не было денег на продовольствие, жалованье не выплачивалось по полтора года.
Проволочка в Петербурге привела к беде. Сразу после Тильзита, в июле 1807 года, из Кронштадта вышел фрегат «Спешный» с крупной суммой денег для эскадры Сенявина. «Спешному» велено было еще и сопровождать тихоходный транспорт «Вильгельмину» с обмундированием для матросов и офицеров. Вдобавок на борт «Спешного» по указанию Чичагова взяли князя Голицына с семьей для доставки в Англию, хотя уже назревала война с ней.
Чичагов лично предупредил командира фрегата капитан-лейтенанта Ховрина:
— Головой отвечаете за семью князя, особое внимание уделите княгине, никаких там авралов с беготней матросов, полный покой и тишина.
«Попробуй-ка сам в шторм без авралов», — зло подумал Ховрин.
В Северном море начался шторм, паруса убавили. Княгиню и ее сыновей укачало.
— Я требую немедленно оставить эту тихоходную рухлядь «Вильгельмину», — раздраженно сказал князь Ховрину, — и как можно быстрее следовать в Англию.
— Но у меня инструкция идти только совместно с «Вильгельминой», — возразил Ховрин.
— Что мне ваша посудина с тряпками, — вскипел князь, — вы перед судом ответите, не дай Бог, что случится с княгиней!
Ховрин вызвал командира «Вильгельмины»:
— Берите курс к норвежским берегам, переждите шторм и идите самостоятельно. Место встречи Портсмут.
Под всеми парусами «Спешный» пошел в Портсмут, где простоял больше двух месяцев. Сначала «Вильгельмину» задержали противные ветры, потом дошли слухи, что началась война с Англией. Только в ноябре транспорт появился в Портсмуте. И тут действительно Англия объявила войну России, оба корабля были арестованы, все деньги пропали. Ховрин потом сошел с ума…