Адмирал Сенявин
Шрифт:
Деньги позднее кое-как выслали с аккредитивом, но их все равно не хватало. Дошло до печальных курьезов. В Лиссабоне нужно было раздобыть несколько сот рублей на продукты. Пришлось пустить в продажу рубахи, сапоги, личные вещи убитых офицеров. До этого их хранили, чтобы передать в России родственникам…
Доклад в Адмиралтейскую коллегию и «генеральный счет и ведомость, в какие команды и за что следует отпустить денег» Сенявин составил за месяц, и «пошла гулять губерния» по чиновным кабинетам. Кроме того, Сенявин сразу же по прибытии подал рапорт царю о выдаче призовых денег «за взятые и истребленные суда, крепости и артиллерию». В те времена по закону причиталось всем офицерам и матросам
Наступила весна 1810 года. Сенявин терпеливо ждал, а в это время произошла смена морских начальников. Чичагов вдруг запросился в отпуск по семейным обстоятельствам, сдал должность новому управляющему маркизу де Траверсе и уехал во Францию. Наступил «звездный» час маркиза, растянувшийся на пятнадцать лет…
«Траверсе умел приобрести расположение нужных людей, в числе которых был всесильный Аракчеев [75] и другие особы, близкие к государю. Мягкость характера, любезность, вкрадчивый ум и безупречное светское обращение, высоко ценимое тогдашним высшим обществом, приобрели ему симпатии, имевшие большое влияние и на его служебную карьеру».
75
Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834) — генерал, с 1808 г. военный министр, с 1810 г. — глава военного департамента Государственного совета, высшего законосовещательного органа России в 1810–1917 гг. После 1815 г. был фактическим руководителем государства.
Осенью, зимой и весной 1809–1810 годов жители небольших городков и деревень Венеции, Австрии, Пруссии становились невольными свидетелями не совсем обычного зрелища. Как правило, происходило это светлым днем. Вначале из-за околицы слышалась дробь барабанов. Потом на улицы выливалась довольно длинная, не менее тысячи человек, пестрая колонна людей, одетых в незнакомую форму. Если формой можно было назвать затрепанные и выцветшие шинели и фуражки, стоптанные сапоги, перетянутые веревками. Позади колонны на нескольких подводах везли разное снаряжение и больных.
Впереди строя шел офицер в форме, видимо старший по званию.
Когда весь строй втягивался в улицу, офицер поворачивался лицом к строю, шагая задом наперед. Барабаны смолкали. Офицер вскидывал руку вверх:
— Ать — два! Ать — два! Братцы! Запевай!
Сбоку колонны шли офицеры. Они приосанивались, подбегали к строю:
— Карпухин! Синюхин! Начинай!
Вдоль да по речке, Вдоль да по Казанке, Сизый селезень плывет! Эх!Песню тотчас подхватывали, и она разносилась по улицам…
Из домов высыпали обитатели, глазели, недоумевали. Бургомистры степенно снимали шляпы. Они-то знали, откуда и куда следуют русоволосые молодцы.
Помнил о них и Сенявин, томился ожиданием, а вестей все не было.
За месяц до ухода эскадры Сенявина с Корфу капитан-командор Баратынский во главе отряда кораблей отправился в Венецию. Он на месяц раньше Сенявина получил царскую инструкцию — забрать все войска из Которо и Корфу, перевезти в Венецию. Оттуда маршем они должны были через всю Европу идти в Россию. На полпути их встретил английский фрегат. Его командир запугал Баратынского:
— Я имею повеление короля не пропускать ни одного судна в Венецию. Вы, конечно, сильнее меня и пройдете, но это будет оскорбительно для лондонского правительства и вызовет нежелательные отношения вашего императора с моим правительством.
«В самом деле, — прикинул Баратынский, — стычка может еще, не дай Бог, вызвать и войну. Запрошу-ка я нашего посла в Вене».
— Так и быть, — сказал он командиру фрегата, — мы пойдем в Триест, а там разберемся.
Пока запрашивали посла в Вене, князя Куракина, время ушло, и началась война с Англией. После выгрузки солдат и экипажей моряков все корабли пришлось оставить в Венеции.
Зимой, плохо одетые, они ускоренным шагом прошли поперек всю Европу, а командир отряда, капитан первого ранга Гетцен из Восточной Пруссии, донес Чичагову, что 24 мая отряд будет на границе, просил прислать подводы — матросы изголодались и устали.
Чем ближе к границе, тем быстрее шли люди. Как-никак родная сторона вот-вот появится. Отряд пришел в пограничное местечко Россиены на три дня раньше.
К Гетцену вышел капитан-исправник.
— А мы вас ждали через недельку, — зевая, доложил он Гетцену и развел руками, — так что потерпеть надобно.
— Шутить изволите, капитан, — резко сказал Гетцен, — люди без хлеба и в рвани шагают почти полгода.
Исправник и не такое видывал, сухо ответил:
— У меня, ваше благородие, бумага, встречать вас через недельку, вот через неделю — милости прошу, и подводы будут, и хлебушка раздобудем.
Между тем люди расположились на привал, из ближайших мыз подошли любопытные крестьяне — литовцы. Узнав, в чем дело, они обошли соседей, принесли, сколько могли, хлеба, похлебки.
Передохнув, взяв небольшой запас хлеба, колонна двинулась дальше. В Шяуляе наконец-то дали подводы. Едва выехали, внезапно начался дождь, похолодало, пошел снег. Многие обморозились, скончались тринадцать матросов.
— Сколь в штормах не сгинули, ядрам не кланялись, а нынче у родимого дома Богу душу отдали, — роптали матросы, а измотанные, обтрепанные, полуголодные офицеры угрюмо молчали. Как водится, виноваты оказались сами… матросы — почему, мол, оставили свои шинели в Шяуляе.
Обычно персоны, не принятые государем, отвергались высшим обществом сразу же. К ним не ходили в гости, их никто не принимал, при случайных встречах старались не замечать.
Вырвался как-то Сенявин в Петербург, его затащил Мордвинов. Не виделись они почти шесть лет. За эти годы Мордвинов совсем отошел от флотской жизни, но загорелся идеями реформирования финансов, устройства государства. Тому способствовали и установившиеся его дружелюбные отношения с любимцем Александра I Михаилом Сперанским. Сын сельского священника из-под Владимира, талантливый, образованный чиновник сделал по тем временам быструю карьеру при Павле I. Александр, взойдя на престол, приблизил его к себе, постоянно с ним советовался по вопросам реформирования в государстве. Сперанский увлекся идеей государственного переустройства на Руси, судебных реформ…
Мордвинов часто встречался с ним в Государственном совете, членами которого они состояли.
Общение с опальным адмиралом могло пошатнуть положение Мордвинова. Но он, всегда ставивший выше всего порядочность и к тому же человек независимого нрава, радушно приветил старинного знакомого.
После взаимных расспросов и долгих рассказов Мордвинов сам перешел к делу.
— К нам в департамент, Дмитрий Николаевич, поступил ваш финансовый отчет об экспедиции в Средиземное море, — начал не спеша Мордвинов. — Во-первых, позвольте вас укорить за то, что вы не дали мне знать своевременно. Наши чиновники мариновали его несколько месяцев, а я о том проведал недели две назад. Далее, должен заметить, что восхищен вашими точными и убедительными расчетами.