Адмиралы России. Гордость Императорского флота
Шрифт:
20 декабря нижним чинам раздавали Георгиевские кресты. Нахимов за неделю до того приказал, чтобы сами матросы выдвинули самых храбрых и достойных, затем из их числа исключили штрафованных, а среди оставшихся бросили жребий, ибо 250 знаков оказалось недостаточно на всех отличившихся.
Нахимов считал неуместной попытку контр-адмирала Вукотича выманить из Трапезунда стоявшие там 2 парохода и 2 фрегата. Он понимал, что не следует давать лишних поводов объявить Россию агрессором. Знал он также, что события не замедлят произойти, и был прав. 21 декабря стало известно, что в Константинополе была резня и европейцы перебрались на суда союзной эскадры. А 25 декабря у Севастополя появился английский пароходофрегат «R'etribution». Так как к порту его не допустили, на шлюпке были переданы письма. Фактически целью визита была разведка. Меншикова этот случай встревожил. Были приняты, наконец, предложенные Нахимовым меры. Во-первых, установили бон поперек бухты между фортами № 8 и № 1. Бон должен был заменить импровизированное заграждение из цепей, которое связывало 3 корабля, стоявшие у входа на рейд; работа эта была поручена Нахимову. 25 декабря выслали в море пароход «Крым», чтобы выяснить, нет ли неприятельских судов за мысом Херсонес; тот возвратился 26-го числа, ничего не обнаружив.
С 27 декабря на время болезни Нахимова эскадра на рейде была под флагом Корнилова. В тот же день стало известно, что 18 кораблей и 13 больших пароходов союзников вступили на Черное море. 29 декабря Меншиков назначил Нахимова командовать судами для обороны рейда; вице-адмиралу Станюковичу была поручена защита южной стороны, а Корнилову — оборона гавани. 2 января 1854 года после выздоровления Нахимов принял командование. 6 января под его управление поступили береговые батареи, укомплектованные моряками и прикрывающие эскадру. 12 января на эскадре проходили артиллерийские учения со стрельбой.
17 февраля В. А. Корнилов объявил боевое расписание флота на случай нападения с моря. Суда на рейде расположились по диспозиции, присланной из Петербурга и не соответствующей предложениям Нахимова.
Этому приказу предшествовало появление у Севастополя 14-го и 16 февраля французского и английского пароходов.
Приближение весны делало все более вероятным нападение неприятельского флота. 3 марта Корнилов предписал Нахимову направить матросов для постройки береговых укреплений. 5 марта с Кавказа вернулась эскадра контр-адмирала Вукотича. 6 марта 3 парохода контр-адмирала Панфилова пошли к восточному побережью Черного моря, чтобы снять войска укреплений Кавказской береговой линии, оказавшихся под угрозой; официально было объявлено, что пароходы направляются в Одессу.
Зима для Нахимова оказалась нелегкой. Четыре месяца он провел на борту корабля, не съезжая на берег, был крайне занят подготовкой отражения нападения союзников, и только во время болезни он смог отдалиться от дел, несколько отдохнуть и написать письма родным.
По обыкновению, вице-адмирал не ограничивался выполнением прямых слружбных обязанностей. Как старший директор Севастопольской морской библиотеки, он докладывал командующему адмиралу М. Берху о 1703 рублях серебром, собранных для семейств нижних чинов, убитых или изувеченных при Синопе и в других боях.
24 марта П. С. Нахимов в письме другу М. Ф. Рейнеке писал:
«Мне бы хотелось отдать военный приказ по эскадре, в котором высказать в кратких и веских словах, что эта война священная, что я уверен, что каждый из подчиненных горит нетерпением сразиться с защитниками Магомета — врагами православия, что павшего в бою ожидает бессмертие, за которое будет молиться церковь и все православие, победившего — вечная слава и, наконец, самые летописи скажут потомкам нашим, кто были защитники православия!»
Несмотря на болезнь, вице-адмирал продолжал оставаться в курсе публикаций по морскому делу. В том же письме он высказал отрицательный отзыв о статье А. П. Соколова «Парус и винт», отмечая в ней недостатки, которые объяснил непрофессионализмом автора.
В этот период по петербургским салонам ходила сплетня о якобы существовавших трениях между Нахимовым и Корниловым. Сам Павел Степанович, узнав об этом, огорченно писал Рейнеке 13 марта:
«…никто столько не ценит и не уважает самоотвержения и заслуг вице-адмирала Корнилова, как я, что только он один после покойного адмирала может поддержать Черноморский флот и направить его к славе; я с ним в самых дружеских отношениях, и, конечно, мы достойно друг друга разделим предстоящую нам участь…»
27 марта Корнилов и Нахимов отдали приказы об обороне города и порта. Команды усиленно готовились к боям по расписанию, составленному Нахимовым и еще 9 марта предписанному Корниловым для исполнения всей эскадрой.
Меры эти оказались нелишними. С весной активизировались и союзники. 31 марта английский пароход приблизился к Севастополю и пытался увести купеческую шхуну, но был вынужден оставить ее, когда в погоню были высланы 2 фрегата и 2 парохода. Догнать быстроходный корабль не удалось.
3 апреля поступили сведения о планах англичан затопить на фарватере Севастополя 2–3 старых турецких судна. К этому дню большинство кораблей после завершения ремонта расположились по диспозиции; однако предложение Нахимова поставить корабли в две линии у бонов поперек бухты для отражения противника огнем так и не было принято.
4 апреля Меншиков намеревался выслать малый отряд (3 линейных корабля, фрегат и пароход) в крейсерство у Крыма. Нахимов не одобрил этот шаг и признал его опасным; он считал, что если и выходить, то всем флотом.
Тем временем английский пароход 31 марта подходил к Одессе, пытался вести промеры и разведку, но после предупредительных выстрелов удалился. В начале апреля британский пароход вновь приблизился к Одессе и требовал объяснений, почему по нему стреляли. 10 апреля союзная эскадра атаковала порт и пыталась высадить десант, но была отбита огнем береговых орудий.
17–18 апреля англо-французский флот крейсировал у Севастополя; 21 апреля он вновь был виден на горизонте. Меншиков хотел послать часть эскадры, но Нахимов и Корнилов согласованно выступили против. 24 апреля вновь союзники появились в виду главной базы, в ночь на 23-е и 25 апреля происходили ложные тревоги. 27 апреля французский пароход провел разведку Балаклавы, 28 апреля — Феодосии и Керченского пролива. 5 мая английский и французский пароходы приближались к Севастополю и после выстрелов с береговой батареи ретировались. В ответ на эти разведки с начала мая было организовано крейсерство русских судов. Сначала выходили 2 фрегата, бриг и пароход, с 15 мая — 2 корабля, 2 фрегата и 2 парохода под командованием поочередно Истомина, Новосильского и Панфилова. В июне крейсерства продолжались по расписанию Нахимова, хотя он и не одобрял их. Больше пользы принесло крейсирование парохода «Эльборус», который сжег 2 турецких судна недалеко от Босфора, высадив их экипажи в шлюпки.
Нахимова в это время беспокоили запальные трубки Лехнера для бомб, присланных из столицы, ибо на учебных стрельбах лишь три бомбы из десяти взорвались при попадании в щит. 1 мая моряки провели удачный взрыв мины на рейде Севастополя. Однако все это были эксперименты. Мины так и не удалось применить, а трубки, изготовленные в Николаеве, по-прежнему взрывались не вовремя, даже вблизи дула пушек.
Вице-адмирала огорчила статья, перепечатанная «Русским Инвалидом» из иностранного журнала, в которой было написано, что Черноморский флот сильнее союзных, но боится выйти в море. Он прекрасно понимал, что против 12 парусных линейных кораблей и 6 пароходов неприятель имел 19 только винтовых кораблей и 7 пароходов, которые имели явное преимущество перед парусниками. Флагман считал, что Корнилов, намереваясь выслать его эскадру в море, чрезмерно рискует. Начальник штаба Черноморского флота полагал, что при встрече с превосходящим противником корабли успеют вернуться в Севастополь. Но Нахимов опасался, что бегство от неприятеля понизит дух команд. Если бы флот конвоировал транспорты, то при встрече с превосходящим противником пришлось бы либо сразиться и лишиться флота, либо бросить беззащитные суда. Разумеется, такие мысли вице-адмирал высказывал лишь в узком кругу, не обсуждая открыто приказы.