Адольф Гитлер (Том 1)
Шрифт:
Однако слабость и непоследовательность американского президента, а также ненависть правых, сказывающаяся ещё и сегодня в отказе почитать память пришлых «бродяг без рода и племени» и швабингских большевиков, сорвали все планы Эйснера [263] . Уже сам факт, что ни он сам и ни один из этих новых людей не были баварцами, а, напротив, являли собой яркий тип антибуржуазного интеллигента, да притом нередко еврея, обрекал революционное правительство в этой пронизанной сословным духом земле на неудачу. К тому же режим наивного спектакля, установленный Эйснером, все эти беспрерывные демонстрации, публичные концерты, шествия с флагами и пламенные речи о «царстве света, красоты и разума» отнюдь не способствовали укреплению его позиций. Такое ведение государственных дел вызывало скорее столько же смеха, сколько и озлобления, но никак не симпатию, на которую рассчитывал Эйснер своим «правлением доброты», – утопические порядки, обладавшие на бумаге, из далёкой философской перспективы, такой силой воздействия, при соприкосновении с действительностью рассыпались в прах. И в то время как сам он с иронией именовал себя «Куртом I», как бы связывая себя с традицией свергнутого правящего дома, повсюду распевали песенку с издевательским припевом: «Революцья-люцья – во! Нам не надо ничего. Все заботы об одном – чтоб всё было кверху дном. Все перевернём!»
263
«Элементы, чуждые стране и расе», «иноземные жиды-политики», «чужеземные подонки без стыда и совести»,
Даже критическое отношение Эйснера к экстремистским вождям Союза «Спартака» и таким агентам мировой революции как Левин, Левине и Аксельрод, его возражения анархистским фантазиям писателя Эриха Мюзама и пусть даже словесные уступки, которые он делал распространённым сепаратистским настроениям, распространённым в Баварии, никак не могли в этой ситуации улучшить его положение. После выступления на социалистическом конгрессе в Берне с признанием вины Германии в развязывании войны он сразу же оказался в эпицентре организованной кампании безудержных нападок, требовавшей его устранения и заявившей, что его время истекло. Сокрушительное поражение на выборах вынудило его вскоре вслед за этим принять решение об уходе. 21 февраля, когда он в сопровождении двух сотрудников направился в ландтаг, чтобы заявить о своей отставке, его застрелил двадцатидвухлетний граф Антон фон Арко-Валлей. Это был бессмысленный, ненужный и чреватый катастрофическими последствиями поступок.
Уже несколько часов спустя, во время панихиды по убитому, в здании ландтага ворвался левак Алоис Линднер, бывший мясником и кельнером в пивной, и, открыв дикую пальбу, застрелил министра Ауэра и ещё двух человек. Все собрание в панике разбежалось. Однако, вопреки тому, чего ожидал Арко-Валлей, общественное мнение в своём большинстве стало склоняться влево. У всех ещё в памяти было убийство Розы, Люксембург и Карла Либкнехта, и в новом преступлении увидели выражение стремления реакции вновь объединится и вернуть утраченную власть. В Баварии объявляется чрезвычайное положение и раздаётся призыв ко всеобщей забастовке. Когда часть студентов выступила в поддержку Арко-Валлея, считая его поступок героическим, университет был закрыт и начались многочисленные аресты – брали заложников, была введена беспощадная цензура, банки и общественные здания захватили отряды Красной армии, на улицах появились броневики и грузовики с солдатами, которые через громкоговорители кричали: «Отомстим за Эйснера!». В течение целого месяца вся исполнительная власть была сосредоточена в руках некоего Центрального совета во главе с Эрнстом Никишем, и только затем был сформирован парламентский кабинет. Но когда в начале апреля из Венгрии пришло известие о захвате там власти Белой Куном и провозглашении диктатуры пролетариата, что говорило о распространении советской системы уже и за пределы России, только что стабилизировавшаяся ситуация снова заколебалась. Под лозунгом «Германия идёт вслед!» меньшинство, состоявшее из леворадикальных утопистов и не имевшее массовой опоры, провозгласило в Баварии, вопреки очевидной воле граждан и вопреки её традициям и эмоциям, республику Советов. Поэты Эрнст Толлер и Эрих Мюзам опубликовали свидетельствовавший об их романтической оторванности от жизни и неспособности к руководству указ, в котором говорилось о превращении мира в «луг, усеянный цветами», где «каждый может срывать свою долю», упразднялись труд, субординация и правовая мысль, а газетам предписывалось публиковать на первых страницах рядом с последними революционными декретами стихотворения Гёльдерлина или Шиллера [264] Когда же Эрнст Никиш и большинство министров правительства, перебравшегося к тому времени в Бамберг, ушли в отставку, то государство оказалось вообще без руля и без ветрил, и не оставалось ничего, кроме путаного евангелия поэтов, хаоса и перепуганных обывателей. И тут власть захватила группа беспощадных профессиональных революционеров.
264
См.: Volkmann Е. О. Revolution ueber Deutschland. Oldenburg, 1930. S. 222. Правда, тут следует оговориться, что Толлер и Мюзам смогли проводить в жизнь декларированную ими мечту всего лишь в течение нескольких дней, после чего на смену их идиллическим видениям пришёл более жёсткий тип государственного устройства – Республика Советов по образцу Советской России во главе с Левином, Левине и Аксельродом, которые, кстати, все были выходцами из России.
То, что происходило далее, забыть уже невозможно: комиссии по конфискации имущества, практика взятия заложников, поражение буржуазных элементов в правах, революционный произвол и растущий голод вызвали в памяти столь недавние страшные картины Октябрьской революции в России и оставили такой след, что их не вытеснили потом и кровавые преступления ворвавшихся в начале мая в Мюнхен соединений рейхсвера и добровольческих отрядов, когда были убиты в Пуххайме пятьдесят выпущенных на свободу русских военнопленных, безжалостно уничтожена на железнодорожной насыпи у Штарнберга санитарная колонна армии Советов, захвачен в своём мюнхенском помещении двадцать один ни в чём не повинный член союза подмастерьев-католиков (их бросили в тюрьму на Каролиненплац и там расстреляли по приговору полевого суда), а также безвинно ликвидированы двенадцать рабочих из Перлаха, причисленных потом следствием к числу ста восьмидесяти четырех лиц, погибших «по собственному легкомыслию и роковому стечению обстоятельств», и, наконец, зверски убиты или расстреляны вожди советского эксперимента Курт Эглхофер, Густав Ландауэр и Евгений Левине – все они вскоре оказались забытыми, потому что была заинтересованность в этом забвении. А вот восемь заложников, членов общества праворадикальных заговорщиков «Туле», содержавшихся в подвале гимназии Луитпольда и ликвидированных в ответ на эти бесчинства какой-то мелкой сошкой, остались в общественном сознании ещё на много лет одной из тщательно пестовавшихся устрашающих картин. Где бы ни появились вступившие войска, читаем мы в одном дневнике того времени, повсюду «люди машут платками, высовываются из окон, аплодируют, восторг царит неописуемый… все торжествуют» [265] . Из земли революции Бавария стала землёй контрреволюции.
265
Hofmiller J. Revolutionstagebuch 1918/19. In: Hofmiller J. Schriften. Bd. 2. Leipzig, 1938. S. 211. Что касается числа жертв, то, по сведениям полиции, в период между30 апреля и 8 мая 1919 года в чрезвычайно ожесточённых боях погибло в общей сложности 557 человек. В 1939 году Военно-исторический исследовательский центр сухопутных войск опубликовал отчёт под названием «Разгром Советской власти в Баварии в 1919 году», в котором даётся такой конкретный расклад: из этих 557 человек «погибли в боях 38 белых солдат и 93 красноармейца, 7 баварцев и 7 русских. По приговору военно-полевого суда были расстреляны 32 красноармейца и 144 человека из числа жителей. Безвинно, по собственному легкомыслию или роковому стечению обстоятельств погибло не менее 184 человек. В 42 случаях причину смерти установить не удалось. Имеются официальные сведения о 303 раненых». Другие данные приводит В. Мазер: Maser W. Fruehgeschichte, S. 40 f. См. также: Gumbel E. Verraeter verfallen der Feme, S. 36 passim.
В более трезвых и стойких буржуазных кругах этот опыт первых послевоенных месяцев пробудил
И это новое самосознание стремились привить буржуазии главным образом вчерашние фронтовики-офицеры среднего звена – все эти жаждавшие дела капитаны и майоры. Говоря словами Эрнста Юнгера, они наслаждались войной, как вином, и были все ещё опьянены ею. Несмотря на многократное превосходство противника, они не чувствовали себя побеждёнными. Призванные правительством на помощь, они укротили бунтовщиков и строптивые солдатские советы и подавили советский эксперимент в Баварии; они выполняли функции по охране незащищённых восточных границ Германии, и в первую очередь с Польшей и Чехословакией, до того как Версальский договор и положения о стотысячной армии не перечеркнули их будущего; теперь они чувствовали себя обманутыми, социально приниженными и уязвлёнными в национальном плане. Своеобразное сочетание самоосознания и чувства потерянности толкает их отныне в политику. К тому же многие уже не хотят или не могут расстаться с прекрасной беспорядочностью солдатской жизни, военным ремеслом и мужским товариществом. Обладая превосходным опытом и принесённой с войны практикой планомерного применения силы, они организовывают отпор революции – давно уже подавленной и утонувшей в страхе и потребности нации в порядке.
Частные милитаризованные отряды, возникавшие повсюду, вскоре превратили отдельные регионы в военные лагеря ландскнехтов, драпированные национальными цветами, и окружённые ореолом политических сражений. Опираясь на реальную силу пулемётов, ручных гранат и пушек, бывших в их распоряжении и вскоре рассредоточенных в состоянии боевой готовности на тайных складах оружия по всей стране, они, пользуясь бессилием политических институтов, обеспечивали себе в некоторых регионах весьма значительную долю власти. В частности, в Баварии они могли – в качестве реакции на злополучный опыт времени Советов – разворачивать свою деятельность почти беспрепятственно: «Организовать всеми средствами противодействие революции», – так гласило одно из указаний социал-демократического правительства в период правления Советов [266] , Рядом с рейхсвером, а порою и незаметно срастаясь с ним, действовали, опираясь на такого рода поощрения, добровольческий отряд барона фон Эппа, затем союз «Оберланд», объединение офицеров «Железный кулак», «Организация Эшериха», Немецкий народный союз защиты и борьбы, объединение «Флаг старого рейха», добровольческие отряды Байрейт, Вюрцбург и Вольф, отряды особого назначения Богендерфера и Пробстмайра, а также многочисленные другие организации тщеславного и одновременно боящегося политической и военной нормализации своеволия. [267]
266
См.: Franz-Willing G. Op. cit. S. 31.
267
См., в частности: Oertzen F. W. v. Die deutschen Freikorps 1918—1923, где содержится много других имён и подробностей. См. кроме того: Franz-Willing G. Op. cit. S. 31 ff., а также многочисленные работы, посвящённые проблеме «рейхсвер и республика».
Однако все эти союзы находили поддержку не только правительства и государственной бюрократии, но и в настроении широких народных слоёв. Одной из поразительных странностей общества, воспитанного на солдатских традициях, является то, что носители индивидуальных аффектов могут обрести особые национальные и моральные полномочия, коль скоро они облачают своё негодование в форму и пускают его маршировать по улицам. На фоне хаотической сумятицы революции и Советов военное формирование уже само по себе казалось образцовым антиподом всему этому, антиподом, выражающим идею жизни и порядка и заслуживающим всемерной поддержки. В строгом равнении, чётко отбивая шаг, проходят по Людвигштрассе части добровольческого отряда Эппа, а вот и подразделения бригады Эрхардта, принёсшие из сражений в Прибалтике эмблему, упоминаемую в походной песне этой части: «Свастикой украшен шлем стальной…». Всей своей примечательной силой они олицетворяли в глазах общественного сознания нечто такое, что говорило о славных и спокойных временах, ставших ныне лишь предметом ностальгических воспоминаний. И это было лишь отражением господствовавшего мнения, когда в одной из основополагающих директив Баварской четвёртой войсковой команды в июне 1919 года рейхсвер именовался «краеугольным камнем», на котором следовало строить «разумную новую основу всех внутригосударственных отношений», а отсюда делался вывод о необходимости активной и широко разветвлённой пропагандистской деятельности. В то время как партии левого крыла в своей наивности переносили своё негативное отношение к войне и бойне народов и на солдат, переживших все её ужасы и жертвы на своей шкуре [268] , правый фланг в своей обработке тех же солдат апеллировал к их уязвлённой гордости и потребности в достоверном объяснении того, почему многие их надежды так и не сбылись.
268
См.: Zibordi G. Der Faschismus als antisozialistische Koalition. In: Nolte E. Theorien, S. 86. Упомянутая основополагающая директива была дана в форме постановления войсковой команды от 28 мая 1919 года о пропагандистской деятельности в войсках, цит. по: Franz-Willing G. Op. cit. S. 37.
В ряду разнообразных мероприятий, которые организовывались, в частности, разведывательно-пропагандистским отделом войсковой команды под начальством энергичного капитана Майра, были и курсы «гражданственности»; именно на них и откомандировали Гитлера после успешного выполнения им задания по выявлению сторонников Республики Советов. Целью читавшихся на этих курсах в аудиториях университета известными и благонадёжными в плане национальных убеждений преподавателями лекций с тщательно отработанной тематикой было просвещение слушателей главным образом в области истории, экономики и политики.
В своём постоянном стремлении к отрицанию или, по крайней мере, преуменьшению любых влияний, оказавших на него своё воздействие, Гитлер будет говорить, что эти курсы помогли ему на его дальнейшем пути не столько занятиями, сколько контактами: благодаря им он получил возможность «познакомиться с несколькими камрадами – единомышленниками, с которыми я мог подробно обсуждать текущий момент». Вот только на лекциях инженера Готфрида Федерал по экономической теории он, как признается потом, впервые «узнал в принципе, что такое международный биржевой и ссудный капитал». [269]
269
См.: Hitler A. Mein Kampf, S. 229; имеется в виду необычная идея Федера об «искоренении процентного рабства», которую он пытался пропагандировать и как один из руководителей курсов.
Комментируя приведённое высказывание Гитлера, В. Мазер полагает, что «с этим в рамках изучения марксизма в Вене Гитлер, таким образом (!), не сталкивался»; вот уж, поистине, что называется, занесло! См.: Maser W. Fruehgeschichte, S. 135.
Между прочим, его учителями были граф Карл Ботлер (писатель), д-р Пиус Дирр (депутат от Демократической партии), Готфрид Федер (дипломированный инженер), проф. Йозеф Хофмиллер, д-р Михаэль Хорлахер (управляющий делами одного аграрного союза и один из руководителей Баварской народной партии), а также проф. Карл Александр фон Мюллер. Иногда лекции читали университетские преподаватели – проф. Дю Мулен Эккарт и видный специалист в области гигиены Макс фон Грубер.