Адольф Гитлер (Том 1)
Шрифт:
«Собрание началось в 7 1/2 часов и закончилось в 10 3/4 часов. Докладчик говорил о евреях. Докладчик сообщил, что везде куда ни глянь евреи. По всей Германии правят евреи. Позор, что немецкий рабочий класс позволяет евреям в хвост и гриву травить себя. Конечно, потому ведь, что у еврея деньги. Еврей сидит в правительстве и спекулирует и торгует из-под полы. Когда он опять набивает себе карманы, то опять разгоняет рабочих, чтобы снова быть у руля, а мы бедные немцы все это терпим. Он говорил также и о России… и кто это все устроил? Опять же еврей. Поэтому немцы будьте все заедино и боритесь с ЕВРЕЯМИ. Потому что они у нас последнюю корку хлеба отымут… Заключительное слово докладчика: Мы будем бороться до тех пор пока из Германского Рейха не будет убран последний еврей и если даже для этого нужен путч и даже больше того революция. Оратору сильно аплодировали… Он ругался также ещё и на прессу…. потому что на последнем собрании один такой пачкун все записал».
А в другом месте, где передаётся выступление 28 августа 1920 года, написано следующее:
«Докладчик Гитлер изложил как было у нас до войны и как у нас сейчас. О ростовщичестве и спекулянтстве, что всех их ждёт виселица. Потом а наёмной армии. Он сказал, что молодым парням это бы пожалуй не повредило, если бы их опять призвали, потому что это никому не повредило, потому что из них никто не знает, что молодой должен слушаться старшего, потому что у них повсюду отсутствует дисциплина… Потом он прошёл ещё по всем пунктам, которые в программе, где ему очень сильно хлопали. Зал был переполнен.
308
Deuerlein E. Op. cit. S. 211 (Dok. 19), S. 215 (Dok. 24).
С растущей самоуверенностью начинает он превращать партию в «фактор порядка» – она срывает собрания левых, заглушает своим рёвом выступления участников дискуссий, задаёт кое-кому «жару» и добивается как-то раз даже удаления с публичной выставки скульптуры, якобы не отвечающей народному вкусу. В начале января 1921 года Гитлер заявляет перед слушателями в погребке «Киндл», «что национал-социалистическое движение в Мюнхене будет впредь беспощадно срывать – если понадобится, то силой, – все мероприятия и доклады, которые способны разлагающе влиять на наших и без того уже больных соотечественников». [309]
309
См.: Heiden K. Geschichte, S. 42.
Такое своеволие партии стало тем более возможным, что теперь она пользуется не только благоволением со стороны командования мюнхенского военного округа, но и становится также «невоспитанным, избалованным любимчиком» [310] самого правительства земли Бавария. В середине марта правые круги во главе с до того времени никому не известным генеральным директором по земельным отношениям в Восточной Пруссии д-ром Каппом и при поддержке бригады Эрхардта предприняли в Берлине попытку государственного переворота, потерпевшего провал из-за их собственного дилетантства и вспыхнувшей всеобщей стачки. Более успешной оказалась предпринятая одновременно попытка рейхсвера и добровольческих формирований в Баварии. В ночь с 13 на 14 марта они сместили правительство социал-демократов и буржуазии, возглавлявшееся Хофманом, и заменили его правительством правой ориентации во главе с «сильным человеком» Густавом фон Каром.
310
Olden R. Op. cit. S. 75.
Эти события, понятным образом, встревожили левых, чьё радикальное ядро сразу же увидело тут шанс соединить отпор притязаниям правых на власть с борьбой за собственные, революционные цели. В ряде мест, в первую очередь в Центральной Германии и Рурской области, им удалось во время всеобщей стачки захватить руководство и найти поддержку своим обращённым к пролетариату призывам к оружию. Вскоре в результате почти безупречно проведённой мобилизации, что говорило о её тщательной спланированности, большое количество людей оказалось в рядах крепких военных формирований – только между Рейном и Руром «Красная Армия» выставила свыше 50 000 человек. В течение всего нескольких дней она захватила почти весь промышленный район, слабые попытки частей рейхсвера и полиции задержать её продвижение были подавлены, в некоторых местах дело доходило до настоящих боев. И по Баварии прокатилась волна убийств, грабежей и насилия и обнажила здесь, как и в Центральной Германии, Саксонии и Тюрингии, оттеснённую умиротворяющими мерами половинчатой революции социальную и идеологическую напряжённость. Последовавший затем кровавый ответный удар военных, коллективные аресты, карательные налёты и расстрелы вынесли на поверхность скрытые чувства ненависти и неулаженные конфликты. Постоянно подвергавшаяся в своей истории расколу, раздираемая многими антагонизмами страна все отчаяннее требовала порядка и примирения. Но вместо этого оказывалась ещё глубже в тупике ненависти, неверия и анархии.
Благодаря новому соотношению сил Бавария ещё в большей степени, чем прежде, становится естественным сборным пунктом праворадикальных происков. Неоднократно выражавшиеся по настоянию союзников требования о роспуске полувоенных формирований натолкнулись тут на сопротивление правительства Кара, для которого именно они и были главной опорой его власти. К дружинам самообороны и частным вооружённым формированиям, насчитывавшим уже свыше трех тысяч человек, постепенно присоединялись и все те непримиримые противники республики из других регионов рейха, которым грозили меры со стороны государства и даже преследования в уголовном порядке: сторонники Каппа, нерасформированные остатки добровольческих отрядов из восточных областей, «национальный полководец» Людендорф, участники расправ, совершенных по приговорам тайных судилищ, авантюристы, революционеры-националисты самой различной окраски – и всех их объединяло желание покончить с этой ненавистной «жидовской республикой». При этом они умело использовали традиционно особое баварское сознание, искони настроенное резко отрицательно к прусско-протестантскому Берлину и возведшее теперь – в форме девиза «Бавария – ячейка порядка» – свои враждебные чувства в степень национальной миссии. В своей все более открытой и вызывающей поддержке баварского правительства они доходили до того, что организовывали склады оружия, превращали замки и монастыри в тайные опорные пункты, строили планы покушений, переворотов и выступлений – это была непрестанная деятельность, включавшая в себя все, – от конспиративного перешёптывания до подготовки многочисленных, порою пересекавшихся друг с другом проектов государственного переворота.
Такое развитие не осталось без последствий и для восхождения НСДАП. Ибо начиная с этого времени она получает откровенную поддержку со стороны военных, полувоенных, а также гражданских носителей власти, и каждый одержанный ею новый успех побуждает их ещё более усердно охаживать её. После приёма Гитлера фон Каром один из сопровождавших его соратников, студент Рудольф Гесс, обратился к главе правительства с посланием, в котором говорилось: «Ключевым моментом является то, что Г. убеждён, что новый подъем возможен только в том случае, если удастся вернуть большие массы, в том числе и рабочих, к национальной идее… Я лично знаю господина Гитлера очень хорошо, поскольку почти ежедневно общаюсь с ним и близок к нему и в человеческом плане. Это на редкость неиспорченный, чистый характер, полный сердечной доброты, религиозный, ревностный католик. У него только одна цель – благо своей страны. Этому он отдаёт себя самым самоотверженным образом». Когда же премьер-министр, наконец, с похвалой отозвался о Гитлере в ландтаге, а шеф полиции Пенер стал покровительствовать каждому его шагу, то тут впервые начала обрисовываться расстановка ролей, которая будет названа типичной для процесса подъёма фашистов и завоевания ими власти [311] , – с этого момента Гитлер находился в союзе с утвердившейся консервативной властью, в чьих глазах он показал себя авангардом в борьбе против общего противника – марксизма. Но если власть рассчитывала использовать энергию и гипнотизирующее искусство неистового агитатора, чтобы потом в нужный момент переиграть его в силу своего собственного духовного, экономического и политического превосходства, то его цель заключалась в том, чтобы направить те батальоны, что были созданы с благословения и поддержки властей, после разгрома противника против самих партнёров и захватить всю власть. Это была та удивительная, запутанная, преисполненная иллюзий, предательства и лжеклятв игра сил, с помощью которой Гитлер одержит почти все свои победы и перехитрит Кара точно так же, как потом Гугенберга,
311
Nolte E. Krise, S. 200; Nolte E. Faschismus in seiner Epoche, S. 397. По поводу упомянутого послания Гесса см.: MaserW. Hitler, S. 288 ff.
Благодаря этим влиятельным и богатым покровителям, все более энергично опекавшим теперь уже перспективного деятеля, Гитлер становится в декабре 1920 года хозяином газеты «Фелькишер беобахтер». Дитрих Эккарт и Эрнст Рем содействовали нахождению 60 000 рейхсмарок, составивших основной капитал для покупки этого безнадёжно погрязшего в долгах листка «фелькише», выходившего в то время два раза в неделю и имевшего около одиннадцати тысяч подписчиков [312] . Среди лиц, ссудивших деньги, было немало имён из верхов мюнхенского общества, в которое Гитлер получает теперь доступ, в чём помог ему Дитрих Эккарт с его многочисленными связями. Этот грубый и странный человек с большой круглой головой, любитель хороших вин и примитивных речей, не пользовался как поэт и драматург тем успехом, на который рассчитывал – большой отклик нашёл разве что его перевод «Пера Гюнта» Ибсена – и ради компенсации своих амбиций он примыкает к политизированной богеме. Как политик он выступает основателем «Немецкого гражданского общества», однако и тут его поджидает неудача, равно как и с изданием газеты «Ауф гут дойч» (Чисто по-немецки), которая с язвительной остротой и не без претензии на образованность выступает апологетом распространённых антисемитских настроений. Следуя за Готфридом Федером, Эккарт требует в ней революции против процентной кабалы и за «истинный социализм», настаивает – под влиянием Ланца фон Либенфельса – в самом резком тоне на запрете смешанных браков между расами и на защите чистой немецкой крови от загрязнения. Советскую Россию он обзывает «направленной на заклание христиан диктатурой еврейского мессии Ленина», и заявляет, что ему «больше всего бы хотелось погрузить всех евреев в один эшелон и направить его в Красное море». [313]
312
Дитрих Эккарт признавался в VB, 15.VII.1922, что он лично получил от генерала фон Эппа 60 тысяч рейхсмарок. Газета стоила 120 тысяч, и, кроме того, у неё было около 250 тысяч долгов, которые НСДАП также взяла на себя. Сам Гитлер заявлял, что за его тогдашнее легкомыслие ему пришлось «дорого заплатить», а партия, кажется, так и не расплатилась с этими долгами вплоть до 1933 года. Финансирование газеты обеспечивалось, в частности, и тем, что каждый член партии обязывался подписываться на VB; начиная с января 1921 года полагалось помимо членского взноса в 0,50 рейхсмарок вносить такую же сумму на поддержание партийной газеты. Сначала тираж держался на прежнем уровне, затем упал до 8 тыс. экз., пока весной 1922 года подписка не составила 17, 5 тыс. экз.; см.: Orlow D. The History of the Nazi Party 1919—1933, p. 22.
313
Из сообщения Генриха Дербахера о встрече с Дит-рихом Эккартом в январе 1920 года, архив Антона Дрексле-ра, см.: Deuerlein E. Aufstieg, S. 104; а также с дальнейшими цитатами: Nolte E. Faschismus in seiner Epoche, S. 403.
Эккарт познакомился с Гитлером ещё раньше, а в марте 1920 года, во время капповского путча, оба они по поручению своих закулисных хозяев-националистов ездили наблюдателями в Берлин. Будучи начитанным, хорошо разбиравшимся в людях человеком, обладая обширными познаниями и родственными им предубеждениями, он оказывал большое влияние на по-провинциальному беспомощного Гитлера и был, благодаря своим непритязательным манерам, первым человеком буржуазной образованности, чьё присутствие Гитлер мог выносить, не проявляя своей глубокой закомплексованности. Эккарт давал и рекомендовал ему книги, наводил на него внешний лоск, поправлял его выражения и открыл ему немало дверей – какое-то время они были неразлучны на мюнхенской общественной сцене. Ещё в 1919 году Эккарт в одном превосходно архаически стилизованном стихотворении предсказал появление спасителя нации, «парня», как писал он в другом месте, «который может слушать пулемёт. Чтобы подонки от страха наложили в штаны. Офицер мне не нужен, народ их больше не уважает. Лучше всего, чтобы это был рабочий с хорошо подвешенным языком… Много ума ему не надо, политика – это самое глупое дело на свете». Тот, у кого есть всегда «сочный ответ» красным, для него милее, нежели «дюжина учёных профессоров, которые, теряясь от страха, сидят на мокрой заднице фактов». И, наконец, он восклицает: «Это должен быть холостяк! тогда у нас будут бабы!». Не без восхищения глядит он на Гитлера как на олицетворение этой модели и уже в августе 1921 года впервые называет его в одной статье в «Фелькишер беобахтер» «фюрером». Он был и автором одной из первых боевых песен НСДАП «На штурм, на штурм, на штурм!», в которой заключительная строка каждой строфы звучала рефреном и послужила партии её самым действенным лозунгом: «Пробудись, Германия!». По мнению Гитлера, выраженному в одном его хвалебном выступлений, Эккарт «писал стихи так же прекрасно, как Гёте». И он будет публично называть поэта своим «отчим другом», а себя – его учеником; и представляется, что Эккарт, наряду с Розенбергом и прибалтийскими немцами, оказывал на него в ту пору самое сильное влияние. Одновременно он же, очевидно, впервые открыл Гитлеру глаза на его собственное значение. Второй том книги «Майн кампф» заканчивается набранной вразрядку фамилией поэта. [314]
314
Wiedeburg P. H. Dietrich Eckart (DissertationErlangen). Hamburg, 1939, см.: Nolte E. Faschismus in seinerEpoche, S. 404. Относительно сравнения с Гёте см.: SchirachВ. v. Ich glaubte an Hitler, S. 24.
Успех Гитлера в мюнхенском высшем свете, куда ввёл его Эккарт, едва ли можно объяснить политическими мотивами. Фрау Ханфштенгль, родом из Америки, одной из первых открыла ему двери в свой салон, где собиралось благородное богемное общество из писателей, художников, исполнителей Вагнера и профессоров. Для этой традиционной либеральной прослойки странный тип молодого народного трибуна с немыслимыми взглядами и угловатыми манерами был скорее предметом отстранённого интереса; он фыркал по поводу «ноябрьских предателей» и подслащивал вино в своём бокале ложечкой сахара – может быть, эти шокирующие черты как раз и умиляли хозяев. Его окружала аура фокусника, запахи цирка и трагического ожесточения, яркий блеск «пресловутого чудовища». Контактным элементом тут было искусство, в первую очередь Рихард Вагнер, о котором он любил восторженно распространялся длинными, запинающимися речами, под знаком Мастера из Байрейта и завязывались, совершенно вне всякой логики, интересные контакты, – он был все тем же «братцем Гитлером», только сбежавшим в поисках приключений в сферу политики. Все описания этого времени, которыми мы располагаем, представляют собой смешанную картину его эксцентрических и неуклюжих черт; в присутствии людей с репутацией Гитлер чувствовал себя скованным, замкнутым и не лишённым подобострастия. На одной из бесед с Людендорфом, состоявшейся в ту пору, он после каждой фразы генерала приподнимался со стула, чтобы почтительнейше сказать: «Так точно, Ваше Превосходительство!» или «Я согласен с Вами, Ваше Превосходительство!». [315]
315
Strasser O. Mein Kampf, S. 17. О восторженных салонных речах Гитлера о музыке Вагнера автору говорил Эрнст Ханфштенгль. См. также: Hoffmann H. Hitler Was My Friend, p. 202.