Адриано
Шрифт:
— Она не включена, придурок, — объявляет Моретти. — Здесь только ты и я.
— Кто тебе платит? Я утрою.
Он самодовольно ухмыляется. В конце концов, у него есть преимущество.
— Ты лучше побеспокойся о том, чтобы ответить на мои гребаные вопросы.
— Те, кто тебе платит, они уже знают? Ты уже сказал им, что у тебя дочь Леттьери?
Он колеблется.
В его глазах мелькает беспокойство.
Значит, он им еще не сказал — пока не сказал.
Возможно, он хочет выглядеть большой шишкой,
Потому что, как только плохие парни узнают, что она у копов, они заберут ее, погладят его по голове и скажут, чтобы он отвалил. Не звоните нам, мы сами позвоним вам.
Может быть, он даже хочет сам найти Леттьери, чтобы договориться о большем гонораре.
Когда он оправляется от того, что показывает мне свои карты, то продолжает.
— По-моему, ты не понимаешь, говнюк, — вопросы задаю я, а не ты. Где ее отец?
— Я не знаю.
Он бъет меня.
УДАР.
Жгет, но не очень больно.
Неважно.
Я все еще хочу убить этого ублюдка.
Но тут я вспоминаю, что вчера вечером в машине сделал то же самое с Массимо.
Я мысленно помечаю, что надо извиниться перед ним за то, что я веду себя как сука.
… если я выберусь из этого.
— Где ее отец, — повторяет Моретти.
Внезапно я начинаю испытывать сильное беспокойство за Бьянку.
— Мы искали его весь день, но не нашли, — говорю я ровно, стараясь держать себя в руках.
— Тогда ты мне на хрен не нужен, — усмехается он.
— Кто тебе платит? — спрашиваю я. — Я дам больше в четыре раза.
— Вы, козлы, двадцать лет платили мне гроши, а теперь хотите это компенсировать? Когда я держу вас за яйца?
Я прищуриваюсь.
Но не узнаю его.
— Да, — говорит он, понимая, что я пытаюсь вспомнить его. — Они перевели меня из Рима две недели назад, ты, кусок дерьма.
Теперь становится понятно, почему я не знаю, кто он такой.
Я не знаю наших римских копов, а его перевод настолько недавний, что мы можем и не знать, что он состоялся…
Особенно если наши враги скрывают записи о переводе.
— Кто эти «они»? — спрашиваю я. — Твои полицейские или твои настоящие боссы?
— Тебе не стоит беспокоиться об этом. Все, что мне нужно знать, это где находится ее отец. В противном случае, если ты понимаешь, о чем я говорю, мне придется переходить на очень личные способы, когда я буду ее допрашивать.
Ярость вспыхивает во мне, как атомная бомба.
Я встаю, готовый убить его.
Но меня удерживает наручник на правом запястье.
Моретти
— Сядь… сука.
У меня нет выбора.
Я проглатываю желчь и сажусь на место.
Но он не убирает руку с пистолета.
Более того, он взводит курок.
Нехорошо.
— Последний шанс, придурок, — предлагает Моретти. — Где ее отец?
Я делаю глоток воды и ставлю бутылку на место, но держу ее в левой руке.
У меня плохое предчувствие, что вот-вот все пойдет наперекосяк…
И у меня только один шанс сделать свой ход.
Я должен сделать его.
— Я не знаю, — спокойно отвечаю я.
— Тогда ты для меня бесполезен. К сожалению, ты вышел из-под контроля, и я был вынужден тебя застрелить.
Моретти тянется к пистолету.
Что я и предвижу.
И замахиваюсь на него бутылкой с водой, сжимая ее.
Вода попадает ему в глаза, на секунду ослепляя его.
— Черт побери! — рычит он, теряя зрение.
Но к этому моменту я уже двигаюсь.
С тех пор, как Ларс пришел работать в нашу семью, он начал настойчиво обучать нас рукопашному бою.
Этому он научился в спецназе, и он чертовски хорош в этом.
Я отношусь к этому серьезно и многому учусь.
Вот почему я делаю то, что делаю.
Я перепрыгиваю через стол, опираясь на правую руку, скованную наручниками.
Выбрасываю бутылку с водой из левой руки и хватаю его пистолет.
Ларс учил меня, что, когда сталкиваешься с вооруженным противником в ближнем бою, нужно либо отклонить оружие ударом предплечья, чтобы пуля не попала в тебя, либо сделать так, чтобы противник не смог выстрелить.
Я не могу позволить себе, чтобы он вообще стрелял, иначе прибежали бы другие полицейские.
Поэтому я засовываю перепонку между указательным и большим пальцами в пространство между курком и пистолетом.
Моретти нажимает на спусковой крючок.
Но ударник попадает не в пулю, а прорезает мне кожу.
Чертовски больно, но, по крайней мере, пистолет не выстреливает.
К тому же я с наслаждением вымещаю злость на Моретти.
Сначала я ударяю его головой — врезаюсь лбом в лицо.
Я слышу громкий треск, когда его нос ломается.
Он слишком ошеломлен, чтобы издавать звуки — пока.
У меня всего секунда, прежде чем он начнет кричать.
Я ударяю его ногой по задней части колена, отчего он пятится и падает на пол.
В этот момент я обхватываю его шею бедрами и сжимаю.
Это прием ММА — смешанных единоборств.
Очень удобно для удушения.
Помимо прочего, он еще и не дает закричать.
Моретти борется. Он смотрит на меня дикими глазами и пытается оторвать мои ноги от своей шеи, чтобы иметь возможность дышать.