Адская бездна. Бог располагает
Шрифт:
Сюда как раз начали стаскивать тела тех, кто погиб за те несколько минут, что продолжалась осада дворца.
Самуил взял в охапку один из трупов и усадил его на трон.
– Ребята! – закричал он. – Вот наш король: это мертвец! Монархия умерла. Да здравствует Республика!
– Да здравствует Республика! – подхватили две тысячи голосов.
Проделав это, Самуил удалился, предоставив разрушителям довершать свое дело без него.
«Полагаю, – сказал он себе, – что революция уже идет своим чередом, и
Он вышел из Тюильри и двинулся по направлению к особняку графа фон Эбербаха.
По дороге его осенила идея.
«Черт возьми! – подумал он. – За всем этим я упустил из виду свое собственное дело. Ведь у меня теперь есть самое простое средство избавиться от Юлиуса. Он все толкует о желании умереть, сетует, что у него не осталось больше никаких живых впечатлений. Тут бы мне и сводить его на какую-нибудь баррикаду, а там уж пуля благопристойно довершила бы остальное. Но может быть, время еще не ушло. Кое-где до сих пор дерутся. Пойду поговорю с ним и попытаюсь раздуть в его душе хоть искорку былого юношеского вольномыслия».
Когда он зашел в комнату Юлиуса, у того в глазах зажегся какой-то смутный блеск. Можно было подумать, будто Юлиус ждал этого визита.
Но то была лишь мгновенная неуловимая вспышка.
У Самуила даже не было времени что-нибудь заметить, а Юлиус уже опять впал в дремотное оцепенение.
– Да проснись же! – сказал Самуил. – Есть недурной повод. Старый мир зашатался и вот-вот рухнет. Пойдем, поможешь нам выкопать ему могилу.
– Ты-то уже это делаешь! – невозмутимо заметил Юлиус. – Ты весь черен от пороха, одежда в клочьях…
– Еще бы: я только что из Тюильри.
– А, так Тюильри взяли?
– Все взяли. Так что же, ты идешь?
– Нет, – ответил Юлиус.
– Как?! – воскликнул Самуил. – Это пробуждение нации тебя не пробуждает? Стало быть, сон у тебя настолько крепкий, что гром пушек и ружейные залпы не в силах потревожить его?
– Прежде всего скажу, – отвечал Юлиус, – что ты счастливец, если еще способен интересоваться общественными делами, и даже настолько, чтобы впутываться в них. Но я не интересуюсь более даже своими делами, как ты хочешь, чтобы я вникал в затеи других?
И потом, учти: если бы людская суета еще могла затронуть такого обреченного, как я, то между властью и повстанцами я, признаться, выбрал бы власть, мои усилия были бы на ее стороне. Успех этой революции здесь, во Франции, породил бы смятение и неразбериху в Германии.
Я знаю, что мне не дано больше ничего сделать для своей родины, но если бы что-то еще могло меня соблазнить, это была бы возможность уберечь ее от анархии и обеспечить ей мир. Так что не пытайся тащить меня на баррикады: там я оказался бы по другую сторону от тебя.
– Что ж, будь по ту сторону, по
– А! – вздохнул Юлиус и поглядел на Самуила так пристально, словно читал в его самых потаенных мыслях.
– Будь ты хоть справа, хоть слева, – продолжал Самуил, – главное, это заставит тебя ожить!
– Так это для того, чтобы я ожил, ты хочешь повести меня туда? – спросил Юлиус, все так же проницательно глядя на собеседника.
– Для чего же еще? – пожал плечами Самуил. – Не думаешь ли ты, что я намереваюсь встать перед тобой и послать тебе пулю в лоб?
– Я пошутил, – сказал Юлиус.
– Не замечал в тебе раньше таких забот о собственной жизни. Ты же без конца твердишь, что смерть для тебя была бы счастьем.
– Я хочу умереть, это верно, только умереть вполне определенным образом.
– Каким же? Это секрет?
– Секрет.
– Ну и храни его на здоровье. Спрашиваю в последний раз: ты идешь или нет?
– Нет.
– В таком случае прощай.
И Самуил поспешил к ратуше.
Там он оставил полновластным хозяином положения генерала Дюбура, сказав ему:
– Мы вдвоем обновим Францию и всю Европу. Наконец пробил час новых деятелей и новых идей.
Входя в ратушу, он столкнулся с генералом Дюбуром, как раз выходившим оттуда.
– Куда это вы направляетесь? – спросил его Самуил.
– Домой, – ответил Дюбур.
– Как это домой?
– А какого, по-вашему, дьявола мне здесь делать? Здесь теперь командую не я.
– А кто же? – в тревоге закричал Самуил.
– Лафайет.
– Как так? Почему вы уступили ему свое место?
– Да это не я. Это все полковник Дюмулен, которому я поручил командовать охраной ратуши. Когда Лафайет появился на этом своем белом коне с эскортом примерно из дюжины вояк да еще пары десятков мальчишек, бивших в ладоши и восхищавшихся его конем, Дюмулен совсем голову потерял. «Ну, – сказал он, – каждый должен знать свое место», – и тут же отошел в сторону, дав этому доброму дядюшке пройти.
– Смерть и ад! – заревел Самуил, в бешенстве сжимая кулаки. – Так они приберут к рукам нашу революцию!
– О, это уже случилось. Для начала они учредили комиссию, составленную черт знает из кого, и уже обратились к народу с воззванием, чтобы снова его убаюкать. Депутаты тоже вмешались в это дело. Все проиграно. Пойду, запрусь у себя дома. Если опять пойдет стрельба, тогда выйду.
Он пожал Самуилу руку и удалился.
Генерал Дюбур не ошибся: с этой минуты дело революции было окончательно загублено.
Лафайет в свои годы уже не имел той энергии, которая нужна, чтобы руководить народным восстанием; с другой стороны, его прежняя репутация революционера и вольнодумца вооружила его опасным влиянием на массы.