Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964

Фурсенко Александр Александрович

По непонятной причине резидентура ГРУ решила не сообщать в Кремль сведения, полученные от Хоулмена и Бартлетта, хотя именно в такое тревожное время Москва нуждалась в подробной и достоверной информации. Более того, такое поведение было необычно для советской военной разведки. В течение полутора лет она немедленно передавала в Москву все, что становилось известно Большакову от брата президента или ближайшего окружения Кеннеди. Но 23 октября от Большакова в Кремль не поступило никаких сведений. Эта информация была получена в Москве лишь после полудня 25 октября.

Что собирается делать Хрущев?

Первое решение Кеннеди после его телевизионного обращения было санкционирование

шести разведывательных полетов на малой высоте над Кубой{28}. 23 октября перед президентом стояли две цели. Первая — быть в курсе всех военных приготовлений на острове, чтобы знать степень угрозы, которую необходимо отразить военными силами. Он также ждал реакции Хрущева. Если Кремль выберет жесткую линию, то Хрущев отдаст приказ советским судам игнорировать блокаду. Или, возможно, он решит применить адекватные меры в Берлине, который являлся наиболее уязвимым местом для НАТО. Весь день Кеннеди и Исполком обсуждали пути противодействия обоим или одному сценарию. К вечеру Кеннеди распорядился, чтобы Пентагон привел в состояние двухчасовой готовности батальон для размещения его на основной дороге на Берлин на случай, если Советский Союз и Восточная Германия попытаются отрезать западный Берлин от Европы, как это случилось в 1948 году{29}.

Шло время, Москва молчала, и тогда Роберт Кеннеди решил снова обратиться к Большакову. «Я послал Чарли Бартлетта, который был на дружеской ноге с ним, к Большакову», — вспоминал Роберт Кеннеди{30}. Бартлетт пригласил Большакова в свой офис в Национальном пресс-клубе.

Бартлетт заверил Большакова, что он «встречается с ведома президента и его брата». «Президент очень рассержен тем, что происходит на Кубе, — сказал Бартлетт. — Это напоминает обман японцами Рузвельта перед Пёрл-Харбором». Вера Кеннеди в возможность Договоренности с СССР «поколеблена». Тем не менее «президент не хочет вторжения на Кубу, — пояснил Бартлетт, — он требует ликвидации ракет среднего радиуса, если они имеются»{31}. Он подчеркнул, что Джон Кеннеди, который уже обдумывает возможность ликвидации ракет под международным контролем, считает наилучшим выходом обратиться по этому вопросу в ООН Кеннеди давал понять СССР, что переговоры под эгидой ООН пройдут успешно, если советское правительство приостановит отправку своих судов на Кубу.

В конце встречи Бартлетт спросил Большакова, известно ли ему что-либо о путях разрешения кризиса. Большаков не смог высказать никакого предположения. «Все пути урегулирования, — ответил он, — изложены в заявлении советского правительства»{32}.

Не удовлетворившись результатами первой встречи, Роберт Кеннеди попросил Бартлетта вновь повидаться с Большаковым в этот же день. Он хотел дать понять Хрущеву, что у США есть необходимые доказательства размещения ракет на острове. «Я дал Бартлетту карту размещения всех ракет», — вспоминал позже Кеннеди{33}. Утреннее заявление Большакова, разочаровавшее Кеннеди, свидетельствовало об отсутствии каких-либо положительных решений Москвы. Возможно, снимки, сделанные с самолетов У-2, заставят Президиум разумно прореагировать, как это бывало в прошлом.

Войдя в офис Бартлетта, Большаков обратил внимание на большую стопку листов бумаги, с которыми, по-видимому, работали. «Это были результаты аэрофотосъемки», — вспоминал он. Бартлетт листал их, и, когда Большаков подошел к нему, он заметил на них штамп «Только для глаз президента». «Что скажешь на это, Георгий?» Вопрос был как выстрел. Большаков отрицал свою осведомленность в ракетной области. «Я никогда не видел подобных фотографий, — пожаловался Большаков, — и понятия не имею, что на них изображено». Он высказал предположение, что, может быть, это площадки для игры в бейсбол. «Если ты

специалист, Чарли, то ты мне и скажи, ракеты это или не ракеты?»{34}.

Опасаясь того, что могут предпринять США, и, возможно, надеясь на канал связи с братьями Кеннеди, начальник Большакова, резидент ГРУ в Вашингтоне, наконец сообщил в Москву, что рассказал Хоулмен Большакову 23 октября по поводу ракетного компромисса предложенного Робертом Кеннеди, и комментариях Бартлетта о заинтересованности президента в подобной сделке. По необъяснимым причинам вашингтонская резидентура ГРУ продержала первые обращения к Большакову представителей Кеннеди почти целые сутки и включила их в доклад Москве, только когда кризис достиг высшей точки{35}.

«Роберт Кеннеди едет к Добрынину»

Поздно вечером 23 октября после встречи Хоулмена и Бартлетта с Георгием Большаковым брат президента решил задействовать еще один канал. «Взволнованного» Роберта Кеннеди проводили в кабинет Добрынина. Эмоциональная речь Кеннеди изобиловала повторениями и отступлениями. Кеннеди сказал, что приехал по собственной инициативе без указаний президента. Советский посол понял, что визит брата президента указывает на начало процесса поиска решения конфликта{36}.

«Должен сказать вам, — начал Роберт Кеннеди, — что личные отношения между президентом и премьером, от которых зависит так многое, нарушились». Он не пытался скрыть от Добрынина настроения, царящие в Белом доме. Около двух лет он проводил закулисную дипломатию от имени президента, а теперь Советы превратили этот канал в орудие обмана. «Вы обманули президента и меня» — вот был лейтмотив высказывания Кеннеди{37}.

«С самого начала, — продолжал Кеннеди, — советская сторона, Хрущев и советское правительство, в своих заявлениях и посол в конфиденциальных дискуссиях подчеркивали оборонительный характер оружия, Размещаемого на Кубе». «Вы, например, — обратился Кеннеди к Добрынину, — говорили мне об оборонительных целях поставки оружия, в частности ракет, когда мы виделись с вами в начале сентября. Из ваших слов следовало, что на Кубу Советский Союз направляет ракеты малой дальности для защиты территории Кубы и подступов к острову, а не ракеты, которые могут достичь любой точки США».

Кеннеди подчеркнул, что Белый дом поверил советскому правительству. «Я доложил об этом президенту которого удовлетворила такая политика СССР в отношении Кубы». Помимо личных заверений Добрынина в заявлении ТАСС от 11 сентября подчеркивались чисто оборонительные намерения Советского Союза. «Может быть, наиболее вопиющим примером обмана, — сказал Кеннеди, — было письмо Хрущева от 6 сентября, направленное в Белый дом через помощника президента Теодора Соренсена». «В этом письме Советский Союз обещал не предпринимать никаких шагов во время избирательной кампании в конгресс, которые могли бы ухудшить международную обстановку или отношения между сверхдержавами, — напоминал Кеннеди. — Это произвело сильное впечатление на президента».

Когда Кеннеди начал говорить о явном обмане и его впечатлении на президента, советский посол спросил, почему же президент ничего не сказал об этом во время своей недавней встречи с советским министром иностранных дел «до того, как кризис грозил перерасти в военную конфронтацию между нашими странами».

Роберт Кеннеди защищал решение брата не поднимать этот вопрос на встрече с Громыко 18 октября. «Прежде всего, Громыко говорил по тексту, явно подготовленному Кремлем, и высказывался настолько жестко, что не было смысла вступать с ним в дискуссию. Во-вторых, — продолжал Кеннеди, — он (Громыко) повторил утверждения об оборонительном характере советского оружия, хотя президент уже тогда знал, что это не так и что ему лгут».