Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
Шрифт:
21 октября Кеннеди составил для Бартлетта обзор альтернатив, которые встали перед ним в результате действий СССР на Кубе. Как и в разговоре со своим британским другом, Кеннеди выразил приверженность дипломатическому решению и признал, что США, вероятно, пожертвуют ракетами в Турции ради сохранения мира.
Президент был не единственным Кеннеди, который обдумывал свои дальнейшие шаги. В то время, когда он встречался с британским послом, его брат собрал мозговую группу в Министерстве юстиции для обсуждения путей выхода из кризиса. К вечеру был достигнут консенсус, что в качестве цены урегулирования необходимо пожертвовать ракетами в Турции. Генеральный прокурор был против обращения в ООН в качестве первого шага, поскольку он считал эту организацию «слабой и Снимающей оборонительные
До 21 октября Кремль ничего не знал о надвигающемся кризисе Некоторые тревожные сигналы доходили до советской разведки. В «Аквариуме» — штаб-квартипр ГРУ — четыре сообщения подтверждали, что Кеннеди не исключает военных действий в Карибском бассейне Отмечая необычную активность ВВС, ГРУ сообщало, что эскадрилья военных самолетов направляется в Пуэрто-Рико. Кроме того, значительно увеличилось число бомбардировщиков стратегических ВВС, находящихся на боевом дежурстве. Военная разведка также обнаружила, что ВМС США усилили свое присутствие в Карибском бассейне под предлогом участия в учениях под кодовым названием ORTSAC. Вероятно, активность американцев будет нарастать. Советские военные узнали что Макнамара приказал высшим офицерам находиться в пределах досягаемости, поскольку в любой момент они могли понадобиться для проведения совещаний{54}.
Эти свидетельства весьма расходились с оптимистическим сообщением Громыко. В докладе Громыко, полученным в Кремле в воскресенье 20 октября, был следующий вывод: «Военная операция США против Кубы практически невероятна». Советский министр иностранных дел, правда, был на пути в Восточную Германию из Нью-Йорка и поэтому последние дни не мог лично обсуждать развитие событий. Операция «Анадырь» подходила к завершению, а Кеннеди промолчал. Поэтому, возможно Громыко и оказался в заблуждении.
Понедельник 22 октября 1962 года: подготовка речи
Утром в понедельник кризисная группа приготовилась защищать свое решение о блокаде Кубы в качестве способа противодействия ядерной инициативе Хрущува. Утренние газеты были полны спекуляциями: «Атмосфера кризиса в столице свидетельствует о развитии событий на Кубе; возможно телевизионное обращение президента», — кричал заголовок в «Нью-Йорк таймс»{55}.
Накануне вечером Уоррен Роджерс, вашингтонский корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн», подошел к экспертам администрации Кеннеди по Латинской Америке во время пресс-конференции в баре Джорджтауна{56}. Узнав Роджерса, эксперты ретировались. Заголовок в дневной «Трибюн» гласил: «Секретные акции в столице; стратегия Куба-Берлин?»{57} В подобном утверждении была логика. Вечером в воскресенье президент Кеннеди попросил «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» не печатать материалы по Кубе. В обеих газетах было известно, что президент готовится объявить по крайней мере о карантине{58}. «Этот город — решето», — жаловался ранее Кеннеди. Тем не менее обе газеты решили попридержать свои материалы в интересах национальной безопасности{59}.
Президент пригласил руководство Конгресса на конфиденциальную беседу днем. Он намеревался использовать утреннее заседание Исполкома для репетиции обоснования своего решения. Кеннеди должен был объяснить конгрессу, почему невозможно ввести в действие всю военную мощь США против Кубы по крайней мере в данный момент. «Идея быстрого удара очень соблазнительна, — заявил Кеннеди Банди, Макнамаре, Раску, брату и остальным членам Исполкома, а в подвале крутился магнитофон, — и я держался до вчерашнего утра». Все знали, что 16 октября президент Кеннеди хотел нанести внезапный удар с воздуха. Кеннеди продолжил объяснение: «Похоже, мы будем иметь все проблемы Пёрл-Харбора, но не закончим дело».
В коротком монологе, почему он отбросил идею внезапного грома среди ясного неба для уничтожения стратегических «железок» Хрущева, Кеннеди сделал акцент на то, какую роль в его решении сыграли международные нормы поведения. Они важны для него, но не как абсолютная истина. Любое нарушение норм имеет свою
Глава 9. Ракетный кризис
«Может вылиться в большую войну»: Москва. 22 октября 1962 года
За несколько часов до того, как американцы включили радио- и телевизионные приемники, чтобы послушать обращение президента, Н.С.Хрущева уведомили о том, что Джон Ф. Кеннеди собирается сделать важное заявление, касающееся советской угрозы. Источники не были осведомлены о содержании обращения, но советский лидер опасался худшего. Кеннеди готовился к встрече с лидерами конгресса в Белом доме, а Хрущев собрал членов Президиума для обсуждения вероятности войны{1}.
В Кремле царило тревожное настроение. Единственный пункт повестки дня заседания гласил: «Об определении позиции по дальнейшим шагам в отношении Кубы и Берлина», что отражало неуверенность по поводу темы предстоящего выступления Кеннеди. Однако Хрущев был уверен, что речь пойдет о Кубе. ГРУ находящееся под эгидой Малиновского, сообщило о необычной военной активности США в Карибском бассейне, но министр пытался успокоить Хрущева и других членов Президиума. «Не думаю, чтобы что-то сразу могли предпринять», — заявил он. С того момента как правительственные лимузины въехали в Кремль, в атмосфере чувствовалась напряженность. Но Малиновский верил, что у Москвы есть по крайней мере время подготовить адекватный ответ. «Видимо, — продолжал он, — выступление по радио — это предвыборный трюк». Тем не менее у людей вокруг него были хмурые и напряженные лица.
Малиновский хотел убедить присутствующих, что основания для паники нет и у Кремля есть время для подготовки ответных мер. «Если будет декларировано вторжение на Кубу, — пояснил он, — то сутки еще пройдут, чтобы изготовиться». Очевидно, советские вооруженные силы ожидали воздушного удара американцев. На морской десант с Флориды потребовалось бы более 24 часов. В данный момент кризиса Малиновский не хотел предпринимать каких-либо решительных шагов.
Хотя Хрущев принял оценку Малиновским сложившейся ситуации, он тем не менее был не совсем убежден в ее правильности. «Дело в том, что мы не хотим развязывать войну, — сказал он сердито. — Мы хотим припугнуть, сдержать силы в отношении Кубы». Не принимая вину на себя, Хрущев, однако, признал, что сделаны ошибки. Он выделил две проблемы. «Мы не развернули все ракеты, не сосредоточили все, что хотели, и не обнародовали договор». Хрущев считал, что было бы иначе, если бы он согласился с мнением Кастро, предлагавшим опубликовать в конце августа советско-кубинский оборонный договор. Тогда он сопротивлялся, опасаясь резкой реакции Кеннеди.
Хрущев не скрывал своей тревоги. Перед людьми, которые пережили-гражданскую войну в России, Вторую мировую войну и Сталина, Хрущев был абсолютно откровенным. Они были так близки к созданию сил сдерживания на Кубе, так близки к тому, чтобы не допустить кошмара войны. А в результате, вероятно, не только вторжение США на Кубу, но обмен ядерными ударами между двумя сверхдержавами. Однако Хрущев хотел продемонстрировать решимость. «Трагичное — они могут напасть, — заявил он, — мы ответим». Озвучив то, о чем думали все присутствующие, он добавил: «Это, возможно, выльемся в большую войну».