Адский штрафбат
Шрифт:
— И что в таком случае делать? — с явным интересом спросил наконец Фрике. — Я имею в виду — с уродом? Убить? Что делают в ваших краях? Что бы вы сделали?
Фрике слишком многого хотел от Брейтгаупта. Тот и так что-то непривычно разговорился, выдавая по многословной сентенции каждые два часа. И нельзя было одновременно задавать Брейтгаупту так много вопросов, у него от этого ум за разум заходил. Юрген пришел на помощь товарищу.
— Убить — дело нехитрое, — сказал он, — только бесполезное. Если бы уроды от уродов рождались, тогда другое дело. Но они же от нормальных рождаются. Их не перевести. Одного убьешь, другой тут же народится. — Юрген неожиданно для себя разговорился. — Я даже думаю, что это так специально устроено, Богом или природой, не знаю. Чтобы, значит, была в мире все время какая-то доля уродства или зла, чтобы на их фоне были понятны красота и добро. Если сравнивать не с чем, как понять? Во всём так. Мне кажется иногда, что нас послали на войну, чтобы мы жизнь полюбили, поняли, что в ней главное, а без чего обойтись можно.
Солдаты кивали головами: да, все так. Подполковник Фрике тоже слушал Юргена очень внимательно и с каким-то даже удивленным выражением на лице.
— Ну и что, понял? — спросил он.
— Пытаюсь, — скромно ответил Юрген.
* * *
Офицеры отправились в комендатуру, солдаты расположились на отдых, автоматически выбирая уголки, защищенные от пуль снайперов. Один Юрген сел так, чтобы ему было видно всю площадь.
На ней и около нее скопилось уже несколько сот человек, наверное, большая часть бригады Дирлевангера. Они готовились к какой-то большой операции. Орудия выкатили на площадь и установили напротив домов на той стороне площади. Пулеметчики, быстро пробежав открытое пространство, нырнули в сухие фонтаны — лучшего окопа не найти. Бойцы штурмовых групп, вооруженные автоматами, залегали за всеми возможными укрытиями в ожидании сигнала. На одной из боковых улиц показался большой отряд солдат в форме вермахта, по их прокопченным лицам Юрген определил, что это давешние азеры. Браконьеры со снайперскими винтовками заняли позиции у окон домов на верхних этажах. Иногда оттуда доносились звуки выстрелов. Можно было не сомневаться, что каждый выстрел достигал цели. Поляки тоже отвечали редким огнем. Их пули тоже находили своих жертв, оседали со стонами артиллеристы у своих орудий, спотыкались на бегу и падали, утыкаясь лицом в брусчатку, бойцы штурмовых отрядов. Но эсэсовцы не обращали внимания на эти потери, их гнал вперед голос Дирлевангера, разносившийся над площадью, их гнал вперед страх перед этим человеком, а возможно, и преклонение перед ним, и вера в него.
Лишь одна группа не принимала участия во всей этой предштурмовой суете. Это были женщины, согнанные из окрестных домов. Их было около сотни. Некоторые из них сидели на брусчатке, подобрав под себя ноги, другие и вовсе лежали, распластавшись на земле, безучастные к происходившему. В своих ярких летних платьях они издалека походили на большую клумбу.
Но вот к ним направилось с десяток эсэсовцев. Они что-то кричали женщинам, хватали их за плечи, рывком поднимали на ноги. И вот уже женщины растянулись в цепь, побрели по направлению к домам на противоположной стороне. Они шли медленно. Их подогнали, пустив автоматную очередь поверх склоненных голов. Они заметались как курицы на птичьем дворе. Эсэсовцы громко смеялись, что-то кричали женщинам.
Вдруг посреди толпы женщин раздался взрыв. Вздыбилась земля, в воздух взлетело два тела, мелькнули обнажившиеся женские ноги. Женщины отпрянули в стороны, цепь сократилась, как лопнувшая резинка. Тут с конца цепи раздавался еще один взрыв. Еще одна заложенная повстанцами мина попалась в сеть. Это были тральщицы. Юрген наконец понял, что означает это слово.
Обезумевшие от ужаса женщины бежали к домам, надеясь найти там спасение. Они уже ничего не видели и не слышали, их ничто не могло остановить. Ни еще один взрыв, проредивший их цепь, ни вой артиллерийских снарядов, пролетавших над их головами, ни град обломков от разбиваемых стен.
В одном из домов из окон свисали белые простыни. Дом сдавался, умоляя о пощаде. Непонятно, на что он надеялся. Когда до него дошла очередь, его расстреляли с немецкой методичностью и обстоятельностью. Летели вниз белые простыни, на них падала красная герань из ящиков под окнами. Образовавшийся ковер топтали ботинки солдат, большими прыжками несшихся к дому, чтобы добить всех, оставшихся в живых.
— В колонну по два — становись!
Юрген был готов расцеловать обер-лейтенанта Вортенберга. Так бывает — смотришь на отвратительную картину и не можешь оторваться, все глубже погружаясь в пучину черной тоски и омерзения ко всему миру. Спасибо оторвавшему. Юрген поднялся и поспешил занять место в строю.
— Мы получили все необходимые сведения. Отправляемся обратно в лагерь. Нам здесь больше нечего делать, — сказал подполковник Фрике, окидывая быстрым взглядом происходившее на площади.
Они вернулись к госпиталю. Красавчик настоял на коротком техосмотре бронетранспортера. Юрген попросил у Фрике разрешения навестить раненого приятеля. С ним пошел Брейтгаупт, который тоже давно потерял из виду своего земляка-тюрингца. Он, возможно, тоже был ранен.
Брейтгаупту не повезло, он не нашел земляка. Нельзя сказать, что и Юргену шибко повезло. Он нашел Эрвина. Тот лежал на матрасе на полу в ряду других бедолаг, которым некому было оказать помощь. Лежал свернувшись, как младенец, зажав коленями и руками раненый живот. Он был мертв. Вот уж кому действительно не повезло.
Сидя в бронетранспортере, Юрген ощущал непреходящее беспокойство. Он посмотрел на других солдат — то же самое. Если по дороге в Варшаву бронетранспортер представлялся им гарантией относительной безопасности, то теперь он больше напоминал железный гроб на самоходной тяге. Наверное, сверху он походил на открытую коробку с яйцами. Яйцами были они, сидящие в два ряда и подскакивающие на каждой встречной колдобине. Надетые на их головы каски только усиливали сходство с яйцами. Яйца так легко разбить. Рука сама неудержимо тянется…
Юрген нажал на гашетку, ударил короткой очередью в распахнувшееся над ними окно. Донесся крик боли. Боль не имела пола и возраста. Восставшие, впрочем, тоже не имели определенного пола и возраста. Гранаты и пули можно было ожидать от любого. Это они усвоили. Именно это и вселяло беспокойство.
Но недаром Юрген провел столько месяцев на фронте. Он быстро адаптировался к любой ситуации и пытался обернуть ее в свою пользу. Вот и в их средстве передвижения он нашел много положительных качеств. Хорошо, что бронетранспортер открыт сверху, есть возможность следить за верхними этажами, упреждать удар, а не ждать, пока на тебя что-нибудь свалится. Хорошо, что можно при случае быстро покинуть бронетранспортер, это вам не танк. Хорошо, что он вообще едет, быстро едет, за то время, пока граната или бутылка долетит вниз, он успеет проехать…
— Молодец, Красавчик! — крикнул Юрген товарищу, шестым чувством уловившему момент, когда необходимо нажать на педаль газа.
…пятнадцать метров. Именно там ударилась о мостовую бутылка с горючей смесью, брошенная с крыши дома. Бутылка — это не страшно. На таком расстоянии им даже граната нипочем. Ведь они же в бронетранспортере!
Защелкали пули по броне. Били из какой-то подворотни. Фельдфебель Грауэр, сидевший на месте стрелка, ударил в ответ из пулемета. Красавчик, не сбавляя скорости, подлетел к подворотне. Повстанцы, похоже, не ждали такой прыти от немцев. Они стреляли до последнего и бросились бежать, только увидев перед собой железную морду с прищуренными глазами. Их было трое. Грауэр аккуратно срезал их из пулемета.