Адское Воинство
Шрифт:
И снова лица братьев осветились улыбкой, словно эта печальная история с лишними пальцами казалась им очень забавной.
— Рассказывай, — попросил Антонен, обрадованный тем, что сможет еще раз послушать такую замечательную историю.
— Однажды вечером, когда мне было восемь лет, я положил на стол руки без рукавиц, и отец жутко разозлился, это было пострашнее, чем гнев Эллекена. Он схватился за топор, тот самый, которым впоследствии его разрубили пополам.
— Это у него пуля повернулась в голове, — вдруг вмешалась мать, и голос ее прозвучал жалобно.
— Да,
— Это пуля повернулась.
— Со страшной силой повернулась, мама, — сказал Мартен.
— Мама взяла меня на руки и побежала в больницу. Я бы истек кровью по дороге, если бы нас не увидел граф. Он ехал мимо, возвращался с шикарной вечеринки, очень шикарной, верно я говорю?
— Очень шикарной, — подтвердил Антонен, надевая рубашку. — Он взял с собой маму и Иппо и понесся на предельной скорости, вся его чудесная машина была в крови. Граф добрый, вот что я хочу сказать, и Свита никогда его не схватит. Он каждый день возил маму в больницу к Иппо.
— Доктор зашил ему руку кое-как, — с обидой произнес Мартен. — Сейчас, если удаляют шестой палец, это почти незаметно. Но Мерлан — он тогда уже там работал — не врач, а придурок. Он изуродовал ему руки.
— Ничего, Мартен, переживу, — сказал Ипполит.
— Мы к Мерлану не ходим; если надо к доктору, ездим в Лизьё.
— Некоторые люди, — продолжал Мартен, — удаляют у себя шестой палец, а потом жалеют об этом всю жизнь. Они уверяют, что вместе с этим пальцем утратили самих себя. А вот Иппо говорит, что совсем не страдает. В Марселе одна девушка забрала свои пальцы из больничной помойки и хранит дома в баночке. Представляете? Мы думаем, что мама сделала то же самое, только не хочет нам говорить.
— Идиот, — коротко сказала мать.
Мартен вытер руки тряпкой и повернулся к Ипполиту все с той же ободряющей улыбкой.
— Расскажи, что было дальше, — попросил он.
— Ну пожалуйста, — настаивал Антонен.
— Может быть, и не стоит, — предостерегающе заметила Лина.
— Угребмада, онжомзов, ен ястиварноп. Все-таки он полицейский.
— Он говорит, вам, возможно, не понравится, — перевела Лина.
— Гребмада — это моя фамилия?
— Да.
— Похоже на сербский язык. Кажется, меня там называли как-то вроде этого.
— У Иппо раньше была собака, — сказал Антонен. — Его собственная, и ничья больше. Они никогда не расставались, я даже ревновал Иппо к этому псу. Его звали Шарик.
— Он его так замечательно выдрессировал.
— Рассказывай, Иппо.
— Однажды, через два месяца после того, как отец отрубил мне пальцы, он наказал меня — поставил в угол. Это было в тот вечер, когда он заставил Мартена съесть все, что накопилось в ножке стола, и я заступился за Мартена. Я знаю, мама, это пуля тогда повернулась.
— Да,
— Много раз повернулась вокруг своей оси, мама.
— Иппо забился в угол, — продолжала рассказ Лина, — обнял Шарика и прижался к нему лицом. А потом шепнул что-то ему на ухо, пес вскочил как бешеный, прыгнул на отца и вцепился ему в горло.
— Я хотел, чтобы Шарик его убил, — спокойно объяснил Ипполит. — Я приказал ему это сделать. Но Лина сделала мне знак, чтобы я его отозвал, и я дал ему команду, что все отменяется. Потом я дал ему съесть то, что оставалось в ножке стола.
— Шарику это не повредило, — прокомментировал Антонен, — а у Мартена четыре дня были рези в желудке.
— А потом, — более мрачным тоном продолжал Ипполит, — отец вышел из больницы, где ему зашили горло, взял ружье и застрелил Шарика, пока мы были в школе. А труп положил перед дверью, чтобы мы увидели его издалека, когда придем домой. И после этого граф решил забрать меня к себе. Он считал, что оставаться дома для меня небезопасно, и я несколько недель прожил у него в замке. Он даже купил мне щенка. Но с его сыном мы не поладили.
— Сын у него придурок, — сообщил Мартен.
— Ценагоп, тов но отк, — подтвердил Ипполит.
— Поганец, вот он кто, — сдержанным тоном перевела Лина.
— «Ценагоп» — очень удачное определение, — сказал Данглар с видом довольного интеллектуала.
— Из-за этого ценагопа мне пришлось вернуться домой, и мама спрятала меня под кроватью Лины. Я жил дома инкогнито, и мама не знала, как выбраться из этой передряги. Но Эллекен нашел выход, он разрубил отца надвое. И сразу после этого Лина в первый раз увидела всадников.
— Адское Воинство?
— Да.
— Как это звучит задом наперед?
Ипполит замотал головой.
— Нет. Мы не имеем права произносить имя Воинства задом наперед.
— Понимаю, — сказал Адамберг. — Через сколько дней после вашего возвращения из замка погиб ваш отец?
— Через тринадцать дней.
— Его ударили топором по голове.
— И по грудной кости, — весело добавил Ипполит.
— Зверь умер, — сказал Мартен.
— Это все пуля, — пробормотала мать.
— На самом деле, — подытожил Ипполит, — Лина не должна была говорить мне, чтобы я отозвал собаку. И все уладилось бы в тот же вечер.
— Не надо сердиться на нее за это, — сказал Антонен, осторожно пожимая плечами. — Лина очень славная, вот и все.
— Все мы славные ребята, — ответил Ипполит и покачал головой.
Когда Лина встала, чтобы попрощаться с ними, ее шаль соскользнула с плеч, и она негромко вскрикнула. Данглар галантным жестом поднял шаль и накинул ей на плечи.
— Что вы об этом думаете, майор? — спросил Адамберг, медленно шагая по дороге, ведущей к гостинице Лео.
— Возможно, это семейка убийц, — важно произнес Данглар, — очень сплоченная и наглухо отгородившаяся от остального мира. Все они безумные, одержимые, глубоко несчастные, сверходаренные и невероятно симпатичные.