Адвокат чародейки (Тень Эсмеральды)

Орбенина Наталия

В свете поначалу много судачили о том, что коварная Бархатова ловко окрутила прежде недоступного Желтовского. И уж он, голубчик, теперь не вырвется из ее коготков! Вот погодите, говорили опытные кумушки, пройдет полгода, и он сам, увидите – сам попросит ее руки и поведет Бархатову под венец. Да, да, кивали головами крупные знатоки амурных дел. Чудесно они будут смотреться перед алтарем! Она в фате, а он – с рогами!

Однако прошел год, потом еще полгода, а любовники так и жили по-прежнему. Каждый – сам по себе. Желтовский скоро оценил цепкий практичный ум Матильды. Она иногда давала ему недурные советы. Внимательно и с толком читала черновики его речей, бурно и страстно переживала каждое его дело.

Постепенно Сергей начал привязываться к ней душой, привыкать к ее обществу. Он думал уже не только о ее теле, дарившем ему невыразимые наслаждения, но и о том, что в этом теле есть душа, которой присущи высокие порывы. Эта прекрасная головка была создана не только для того, чтобы украшать ее последними новинками парижских модисток, но и – иногда – чтобы порождать дельные мысли. Словом, он стал относиться к ней, скорее, как к другу. И поэтому начал подумывать: а может, ему и впрямь на ней жениться?

Рассуждая таким образом, он написал письмо матери. Ответ ее его раздосадовал. Александра Матвеевна пеняла сыну за связь с падшей женщиной – ведь у нее такая дурная репутация! Это, пожалуй, похуже гувернантки будет! Напоминание о Розалии больно резануло сердце Сергея. Удивительно, но по прошествии стольких лет он по-прежнему вспоминал ее, иногда ловил себя на мысли о том, что ищет ее глазами в толпе прохожих. Где она жила все эти годы? Иногда он смотрел в зал суда и думал: неужели, если она в столице, неужели она не придет его послушать, хоть разок? Его чувство оказалось настолько сильным и болезненным, что он не предполагал возможности его повторения. Такое невозможно пережить дважды. Если только не вернуться вспять или не обрести вновь предмет своей страсти.

Матильда с ее богатым опытом чувственных наслаждений интуитивно ощущала, что в душе у Сергея скрывается вулкан. Но почему-то ей не удается разбудить его душу. Она теребила его, ласкала самыми изысканными и изощренными способами. Но Желтовский по-прежнему не принадлежал ей. Однажды она набралась духу и прямо спросила его о том прошлом, что мучает его и поныне. И он рассказал ей свою печальную историю – так же захватывающе и страстно, как делал это в зале суда. Бархатова была потрясена. Вот где истинный Сергей, вот где дно этого глубокого колодца!

Но ведь девушка пропала! И больше не давала о себе знать. И, быть может, ее уже и нет на свете. Зачем же продолжать самому держать себя в узде, лишать себя возможности любви и не позволять другим любить себя?

В ответ на эти и подобные вопросы он только пожимал плечами. Они оба не сказали вслух главных слов. Но после этих откровений Сергей каждый день думал о том моменте, когда они с Матильдой назовут друг друга мужем и женой.

Однажды Желтовский находился у себя на квартире, он собирался навестить Матильду, и тут горничная принесла ему письмо. В первый момент он подумал, что это из Варшавы, от матери, и уже приготовился прочитать очередное материнское нравоучение. Но конверт был подписан незнакомой рукой. Он вскрыл его – и обомлел. «Полина Карповна, Зинаида Ефремовна, Таисия Семеновна, Ефрем Нестерович Боровицкие с прискорбием сообщают о скоропостижной смерти своего единственного сына, брата и мужа, Боровицкого Анатолия Ефремовича. Похороны состоятся…» Сережа долго держал письмо в руке и смотрел в окно. А за окном шумел водопад Иматранкоски.

Глава 22

Желтовский, стоя в церкви и слушая панихиду, никак не мог заставить себя молиться и внимать поистине божественному, трогательному пению хора. Глубокой печали из-за кончины некогда доброго своего товарища и кузена он не испытывал. Ненависти к бывшему сопернику, негодяю Анатолю, тоже не было в его душе. Они не виделись все эти годы. Но Сережа знал, что Боровицкий все же женился на Гнединой. Расторг ли он прежний брак или

просто скрыл его, Сережа не знал, да и знать не хотел. Он обещал Розалии, что будет хранить ее тайну – ее, и ничью более. Если бы она объявилась и потребовала разбирательства, Желтовский без колебаний оповестил бы весь мир о том, что Анатоль нарушил закон – и божеский, и государственный.

Сережа вспомнил об их дуэли с Анатолем, и рука его невольно отозвалась застарелой болью. И вот теперь его противник – там, в закрытом цинковом гробу. А рядом стоит его убитая горем родня. Желтовский при встрече с трудом признал Полину Карповну. Она постарела, изменилась до неузнаваемости. Из прежней элегантной самоуверенной дамы она превратилась в замученную старуху.

– Вот, голубчик, что годы-то с нами делают, – сокрушенно вздохнула женщина, поймав взгляд Сергея, – и ведь все эти годы я была при нем! При муже моем, Ефреме Нестеровиче. Неотступно, голубчик, неотступно! Ведь он все так и лежит пластом, прости, Господи, точно бревно! – Она всплакнула и вытерла слезы. – Не говорит, не встает, ничего не понимает. И так – десять лет, все эти десять лет! Одно хорошо: он никогда не узнает, что сын его ушел раньше его самого! – и несчастная зарыдала.

Зинаида Ефремовна из угловатой барышни-подростка превратилась в молодую девицу, которая могла бы и выглядеть весьма привлекательной, если бы не это неприязненное, надменное выражение ее лица. К тому же безуспешный постоянный поиск женихов заметно усугублял тоску и раздражение, неминуемо проступавшие на ее физиономии.

– Вы стали совсем взрослой, – сказал Желтовский после обязательных соболезнований, – взрослая, красивая барышня, – слукавил Сергей.

Зина только скривилась в ответ. Она знала, что слова кузена – лишь дань общепринятой любезности.

Желтовский выразил, как подобает, свои соболезнования вдове и несчастным осиротевшим детям, чей печальный вид его тронул до глубины души. Таисия Семеновна осталась в его памяти милой юной девушкой с кудряшками. Он и лицо-то ее тогда толком не запомнил, одни кудряшки. А теперь – одни слезы, и горе, и черная вуаль.

По кладбищу гулял ветер, разносил в воздухе последние слова священника, запах паникадила, постукивание падавших на крышку гроба комьев земли. Желтовский разглядывал присутствующих. В небольшой группе одетых в траур родственников и сослуживцев покойного адвокат заметил какого-то высокого белобрысого мужчину в узком сюртуке, стоявшего поодаль и занимавшегося тем же, что делал и сам Сергей. Внимательно разглядывал публику. Они встретились взорами и тотчас же отвели глаза. Желтовскому стало не по себе. Незнакомый господин почему-то внушал ему смутное чувство тревоги.

По окончании похорон присутствующие двинулись в дом покойного, к поминальному столу. Сергей хотел было откланяться, но Зина цепко ухватилась за его локоть.

– Прошу вас, останьтесь! Неужели вы все еще держите зло на бедного Анатоля? Неужели даже его скоропостижная кончина не примирит вас с ним?

– Полноте, Зинаида Ефремовна! Думать так – ребячество! Что было, то было. Царствие небесное Анатолю! – и он искренне, широко перекрестился.

– А знаете, брат мой не просто умер, его убили! – прошептала Зина и заглянула в глаза адвокату.

– Не может быть! – отшатнулся Желтовский. – Кому понадобилось бы убивать чиновника средней руки, отца пятерых детей?

– А ведь вы знаете, знаете человека, ненавидевшего Толеньку так сильно, чтобы даже убить его! – продолжала Зина, не выпуская локтя собеседника.

Они остановились у ограды кладбища. Пришедшие на похороны разъезжались, кто в своих экипажах, кто на извозчике. Сергей поискал глазами извозчика, которому приказал дождаться его.

– Не имею ни малейшего представления, сударыня, на кого вы намекаете, – сухо ответил Желтовский.