Шрифт:
Глава 1
Замечательный все-таки возраст для женщины – тридцать семь лет! Ушла в прошлое угловатая девичья неловкость, исчезли глупые комплексы, перестала лосниться кожа на лбу. Фигура приобрела волнующие изгибы, а походка – четкость и уверенность.
Каждый, кто имел счастье взглянуть сегодня на именинницу, Викторию Соболеву, мог в этом удостовериться на все сто процентов. А уж если бы стороннему наблюдателю удалось ознакомиться со страницей ежедневника молодой дамы и списком дел, намеченных именно на день ее тридцать седьмой годовщины, восхищению его не было бы предела. В
«Вторник. Четырнадцатое октября.
6.30 – пробежка в Центральном парке.
8.30 – подготовка к эфиру на канале «Только для женщин».
9.30 – утренний эфир «С добрым утром, женщины!».
11.00 – лекция в университете.
13.30 – обед с журналистом «Семейной панорамы».
15.00 – собрание Клуба успешных женщин. Праздничный коктейль.
18.00 – поздравление детей.
19.00 – банкет по случаю юбилея.
23.00 – отъезд на международный симпозиум в Прагу».
Сказать по правде, Виктория не любила вставать рано, но многолетняя привычка подниматься чуть свет сделала свое дело. Теперь она почти не страдала, услышав требовательный трезвон будильника. Ее муж, профессор социологии, только привычно ворчал, переворачиваясь на другой бок. Он-то предпочитал досматривать последние утренние сны, а не мерить кроссовками извилистые дорожки Центрального парка, тем более мозглой и слякотной осенью, когда воздух насквозь пронизан влагой, а за шиворот то и дело попадают капли моросящего нудного дождя.
Потягиваясь, Виктория вышла в залу и радостно замерла, увидев на столе огромный роскошный букет с привязанным к нему воздушным шаром. «Мы любим тебя!» – пестрели яркие буквы, вырезанные из цветной бумаги и в спешном порядке наклеенные скотчем на стену. Должно быть, сюрприз готовился тогда, когда она легла в постель, наивно полагая, что ее домашние, муж и дети, видят уже первый сон. Какие они все-таки молодцы!
Скрепив копну каштановых волос резинкой и все еще улыбаясь, Виктория бесшумно выскользнула из квартиры. На улице ее окружила предрассветная синева. Сразу стало зябко. Свет от фонарей казался неестественно белесым и даже каким-то фантастическим в пелене тумана, окутавшего холодную после ночи землю. Как всегда, в это неуютное, угрюмое время Викторию охватывала какая-то щемящая тоска – не то тревога или дурное предчувствие, не то странная грусть по тому, что давно и безвозвратно ушло. Тоска была необъяснимая, поскольку в жизни Виктории Соболевой все складывалось весьма успешно, и жалеть ей было ровным счетом нечего и некого.
Стараясь не поддаваться унынию, именинница потрусила по дорожке, вон со двора их образцово-показательного элитного дома, через улицу, к чугунным воротам Центрального парка. Там ее уже дожидалась Валентина, старинная подруга, одноклассница и коллега, которая всегда с охотой разделяла ее утренние пробежки.
– Привет, Вика!
– Привет, Валька! Ну что, побежали?
– Айда!
И обе женщины, проделав в качестве разминки несколько простых упражнений, сорвались с места, а вскоре их тени уже слились с плохо освещенной дорожкой Центрального парка…
Виктория бежала, соблюдая рекомендуемые правила, – следила за дыханием, стараясь дышать через нос, ритмично переставляла ноги, чувствуя во всем своем теле необычайную легкость и стремительность. Валька же заменяла ей радио. Та двигалась тяжело, с одышкой, ни на миг не прекращая говорить. Хватая ртом холодный воздух, она задыхалась и иногда даже закашливалась. Поэтому фразы получались у нее неясные, отрывочные, такие же взбалмошные, как она сама.
– …Витька вчера ночевать не пришел. Прикинь, позвонил в одиннадцать вечера и сказал, что останется ночевать у друга… Ох-х! Знаю я этих друзей… Вчера взяла в стирку его брюки, а в кармане оказался… Нет, ты не представляешь что!
«Раз, два! Раз, два!» – продолжала считать про себя выдохи-вдохи Виктория, но для того, чтобы хоть как-нибудь поддержать подругу, все-таки выдохнула:
– Презерватив?
Витька был семнадцатилетним сыном Вальки, и Виктория ничуть не удивилась бы наличию в его кармане известного резинового изделия. Странно, что для самой мамаши его появление стало таким потрясением. Валька воспитывала отпрыска без отца, и мальчик большую часть времени был предоставлен сам себе.
– Все-то ты знаешь! – с обидой заметила Валька. – А для меня эта штука… как гром среди ясного неба…
«Бедняжка, как всегда, сбивчиво выражает мысли», – подумала Виктория, которая всегда испытывала к подруге легкое чувство жалости или даже презрения, которое часто возникает у людей успешных и деловитых по отношению к их невезучим знакомым.
– Дождется, балбес! – продолжала стенать Валька. – Вышибут его из универа, как пить дать. Завалит сессию, а тогда дорога куда? Понятно, в армию! Ой, беда, беда…
Виктория тем временем остановилась около турника. Сделала несколько энергичных взмахов руками, словно пловчиха, разрезающая водную гладь, затем, поставив ногу на нижнюю перекладину, принялась тянуть мышцы ног. Запыхавшаяся Валька плюхнулась на скамейку рядом и, ни на секунду не замолкая, продолжала тянуть рассказ про зимнюю сессию и весенний призыв.
– Ну, брось же, Валечка! – не выдержала наконец Соболева. – Не так страшен черт, как его малюют. Твоему Витьке армия пойдет только на пользу. Во всяком случае, он окрепнет морально и физически, поймет, что за место в университете надо держаться зубами.
– Легко тебе говорить! – опять обиделась Валька. – Твой-то Петька, поди, в пехоту не загремит. Он за бугор решил махнуть, да?
Виктория вздохнула.
– Во-первых, Петру сейчас только четырнадцать лет. Во-вторых, он стремится не «за бугор», как ты выразилась, а в Оксфордский университет. Почувствуй разницу! К тому же он не таскается по улице, а занимается с репетиторами, улучшает свой английский.
– Нам бы ваши проблемы… – опустила голову Валька. – Кстати, я совсем забыла!
Она полезла в карман линялых спортивных брюк и выудила оттуда продолговатую коробочку.
– Извини, заболталась. У тебя же сегодня день рождения, – сказала она, протягивая вещицу подруге. – Не взыщи. Подарок, как всегда, очень скромный.
В коробочке лежала ручка. Не «Паркер», конечно, с золотым пером, но вполне пристойная принадлежность, которую не стыдно выложить на рабочий стол. Для Вальки, экономящей на всем, что только возможно, такая трата явно пробила брешь в семейном бюджете.