Адвокат инкогнито
Шрифт:
Вся жизнь Виктории с ее милыми привычками и некоторыми тайными подробностями была вывернута наизнанку, вытряхнута и выставлена перед чужой женщиной, как постельное белье. У нее больше не осталось тайн. Она чувствовала себя совершенно голой и беззащитной.
До сих пор она вела себя, как Хилари Клинтон, грудью встав на защиту собственного мужа. Виктория прикрыла его собой, полагая, что поступает благородно. Он же пользовался ее великодушием, храня в глубине души свои грязные секреты. Между Аркадием и Кисловой есть то, чего Виктория не знает? В самом деле, может, так и объясняются те дикие требования, которые
Пораженная страшной догадкой, Соболева уставилась на супруга. Тот что-то объяснял адвокату, но, почувствовав на себе взбешенный взгляд жены, словно поперхнулся.
– Виктория, ты можешь объяснить, что с тобой происходит? Если ты больна, можешь идти домой…
Кажется, он говорил ей еще что-то, но Виктория уже развернулась и решительно зашагала прочь, унося за собой запах любимых духов…
– Ты спишь с ней?! – выкрикнула она, когда Аркадий вернулся домой.
Слава богу, ей не было нужды сдерживаться, поскольку дети ушли на пироги к бабушке и в квартире они остались одни. Виктория себя так накрутила за остаток дня, который провела наедине с подушкой, что чуть не расцарапала лицо мужу, едва тот ступил на порог. Куда только девалась ее сдержанность…
– О чем ты говоришь, ради всего святого?
– О тебе и этой дряни Кисловой! Вы спите вместе?
Аркадий отстранился, ошеломленный силой ее натиска.
– Виктория, ты повредилась умом? Я тебя предупреждал, что не стоит участвовать в процессе. Ты меня не послушалась. Ты всегда делала то, что считала нужным…
– Не пудри мне мозги! – выкрикнула она, сжимая кулаки. – Твоя штучка все мне сегодня рассказала, когда мы столкнулись в уборной. Думаешь, почему я ушла? Я побоялась, что убью ее или тебя, или вас обоих вместе. Клянусь, это был бы правильный поступок!
– Виктория, ты всегда была здравомыслящей женщиной… – начал Аркадий, пораженный тем, как вела себя жена.
Он и не подозревал, что в ней кипят такие страсти. Она всегда была образцом мудрости и сдержанности. Глядя, как высоко она держит голову, как слегка снисходительно общается с окружающими, Соболев всегда гордился ею. Сравнивал ее с королевой, прямой и величественной, принимающей своих подданных. А теперь она превратилась в обыкновенную женщину, ревнивую и озлобленную, швыряющую ему в лицо странные обвинения. Слова «уборная» и «дрянь Кислова» он все-таки ухватил, соотнес друг с другом и попытался из хаоса оскорблений, гневных выкриков и горестных междометий вычленить суть. Постепенно, слово за словом, он вытянул у жены содержание ее разговора с потерпевшей.
– Она солгала тебе, – заявил Аркадий твердо. – Неужели ты не видишь, что разговор в уборной – очередная ее интрига? Кислова хотела вывести тебя из равновесия, что ей блестяще удалось.
К тому моменту Виктория, выплеснув
– Тогда объясни мне, – потребовала Виктория холодно, – откуда ей известно про мои пробежки в Центральном парке, про наших детей Машу и Петю, про их планы на будущее?
– Общеизвестные факты. В них нет ничего личного.
– Да? А как же курица с картошкой? Мое пристрастие к лыжам?
– Ты могла сказать о них в любом своем интервью.
Интервью? Виктория как-то об этом и не подумала. Публичный образ жизни обязывал ее к определенной открытости, и она давала интервью, не думая о том, что кто-то может использовать ее откровенность в своих целях.
– Кислова сказала, что именно ты рассказал ей про мои привычки, про то, какие проблемы есть у детей. Ей известна каждая мелочь из наших с тобой отношений, – уже не столь уверенно продолжала Виктория.
– Она назвала хоть одну такую мелочь?
– Нет, – проговорила Соболева, понимая, что попала впросак. Хорошо, что у нее хватило самообладания не устроить мужу сцену публично, прямо в суде. Кислова была бы в восторге. Вспомнив гадкую улыбку соперницы, Виктория опять почувствовала нервную дрожь.
– Может быть, ты и прав, – неохотно признала она. – Но Кислова держалась так уверенно. Казалось, она знает про меня все. Да еще ссылалась на тебя. У меня сложилось впечатление, что вы и в самом деле любовники.
– Виктория, я умоляю тебя… – произнес Аркадий со стоном. – Мне и без твоей истерики тошно. Неужели нельзя проявить хоть немного благоразумия?
– Что?! Ты… мне… говоришь о благоразумии?
– Виктория, прошу тебя, давай не будем ссориться. Я ценю твою поддержку. Но Кислова, должно быть, только и добивается того, чтобы разлучить нас. Вместе мы – сила.
Виктории слова мужа напомнили лозунг из ее пионерского детства. И она вдруг подумала, что немногое знает о школьных годах Аркадия. Должно быть, тот был примерным пионером и любил маршировать под речовки.
– Я не хочу с тобой ссориться. Я просто хочу, чтобы меня не водили за нос, – сказала она со вздохом. – Если у вас с Кисловой что-то было, я не упаду в обморок и даже не брошу тебя. Ради детей. Я вынесу любой удар. Просто позволь мне выглядеть достойно. Я не привыкла быть смешной.
– Мне кажется, тебе просто нужно прекратить ходить в суд, – сказал Аркадий. – Посещение заседаний действует на тебя разрушающе. Я был полным кретином, позволив тебе сопровождать себя. Теперь вижу, что вышло из этой затеи: ты скоро возненавидишь меня.
– Нет, я буду ходить в суд, – чувствуя себя маленькой девочкой, которая делает все назло родителям, произнесла Виктория. – Мое присутствие важно. Судья видит, что ты нужен в семье. У него будет благоприятное мнение о тебе, а оно скажется на приговоре.
– Благоприятное мнение? – переспросил Соболев, не скрывая досады. – Не смеши. Меня же обвиняют в изнасиловании!
– Он может критически отнестись к словам потерпевшей и поверить тебе. Так говорила и наш адвокат.
– Полная ерунда!