Адвокат вольного города
Шрифт:
По моей просьбе остроглазая девушка-подросток из семьи хозяина лавки (вообще-то определять возраст китаянок дело неблагодарное), принесла мне крепкий кофе, чтобы я был бодрячком после бессонной ночи.
Со стороны всё это выглядело странно…
Я, дружинник и пожилой невозмутимый хозяин лавки сидели на удобных травяных пуфиках и пили: я кофе, а эти двое какой-то хитрый китайский чай, и с буддистским спокойствием наблюдали как следователь полиции в сопровождении трёх полицейских, из которых только один был настоящим оперативником,
Лавка торговала посудой и прочей хитрой утварью, а также сувенирами.
Раздался звон, неуклюжий полицейский расколотил какую-то овальную керамическую лампу.
— Ы… — непроизвольно замычал следователь и зыркнул в мою сторону.
— Одиннадцать ноль девять. Участник сыскной группы разбил посуду, лампу, стоимостью….
— Двадцать пять копеек, — негромко подсказал мне «дружинник».
— Стоимостью пять рублей, — закончил я и сделал очередную запись в блокноте.
— Ы… Он же сказал двадцать пять копеек?
— Правда? Вам, наверное, послышалось, — я обернулся к дружиннику.
— Пять рублей, — невозмутимо повторил дружинник, который имел слабое отношение к этой лавке, но доказать это было очень сложно.
— Ы… Зачем Вы всё записываете? — спросил меня следователь с подозрением в голосе.
— Графа замечания и возражения к протоколу обыска. Вам понадобится несколько дополнительных листов. Начиная с грубейшего нарушения — субъекту обыска не предоставлен переводчик и не разъяснены права.
— Так вот же он, переводчик! — следователь ткнул пятерней в «дружинника».
— Он мне переводит, а не Вам. Как Вы его собрались указать в протоколе? Как подтвердите его знание русского и китайского, каким документом? Вы даже имени его не знаете.
— Как тебя зовут, любезный? — спросил следователь.
— Моя не понимать вопрос, — невозмутимо ответил «дружинник». — Мало говорить русский. Плохо. Не понимать.
— Ы… сучьи дети.
— Одиннадцать десять, следователь сыскной группы, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал «сучьи дети».
— Но вот это, это же контрабанда! — следователь потряс в руке здоровенной изящной фарфоровой вазой.
— Чего это вдруг? Изготовлено в этом квартале, так сказать, этими самыми руками.
— Да вот ещё! Это же дорогущий фарфор из Китая, а таможенные документы Вы отказываетесь представлять.
— Возражаю. Керамическая посуда местного происхождения. С чего Вы решили, что это фарфор, чтобы делать такой смелый вывод? Разбираетесь в технологии изготовления и классификации? И документ о своем образовании в этой сфере покажете? Никакие документы мы не отказываемся представлять, но, так как в грубейшее нарушение правил переводчик не был предоставлен, то такой запрос от Вас этому уважаемому человеку просто не понятен.
Зашла та же девушка-подросток я отдал ей чашку и сказал «спасибо».
— Вот, девушка, например, тоже не знает
— Как же она понимает? — состроил скептическую мину следователь.
— Не знаю русский. Не понимать. Пожалуйста, — она кивнула и удалилась. Ладненькая какая, и идёт как плывет, залюбовался я, глядя ей вслед.
— Я всё ещё ссылаюсь на далекое постановление семьдесят семь, дающее право любым народам жить в Кустовом и там нет ни слова про обязательное знание языка. А ещё повторно обращаю внимание, что в постановлении на обыск не указаны фамилия и имя субъекта следственных действий.
— Да мы просто не знаем, как его зовут!
— А что, в УПК так и написано, не знаешь, как зовут, можешь нарушать норму об указании имени сколько влезет?
— Ы… Я изыму эту фаянсовую вазу для экспертизы.
— Не смею препятствовать. Вы же, наверное, помните, что нужно составить дополнительный акт об изъятии, в нём тщательно описать предмет, в том числе, при наличии надписей — переписать их дословно. Что написано на вазе?
Следователь покосился на вазу и сузил глаза, глядя на размашистые черные иероглифы на боку.
— Там же надпись на китайском.
— Нужно указать перевод текста. Ну или допускается их точное повторение. Как у вас с каллиграфией и знанием мандаринских иероглифов? Мне кажется, что там написано «для цветов». Ну то есть это цветочный горшок, местного производства, кустарный, сопроводительные документы не требуются. Дорогая хозяину лавки вещь, память о бабушке, стоит шестьдесят пять рублей… ну, это я на случай, если вы расколошматите и его.
А пока акт, изъята неизвестная круглая вещь у неизвестного лица. Класс, я в восторге. Что потом пойдёт на экспертизу? Как доказать, что именно она изъята и именно у этого китайца, ума не приложу.
— Ы… Сукин сын. Я всё равно изыму.
— Одиннадцать тринадцать. Следователь, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал «сукин сын».
— Ладно, Аркадий как там тебя… пошли покурим.
— Отчего бы не сходить, — сделав жест «дружиннику» чтобы продолжал присматривать за лавкой, вышел на свежий воздух.
На улице в китайском квартале было не души. Но я голову даю на отсечение что за нами следят буквально из каждой щели.
— Чего ты добиваешься, адвокат? — следователь достал портсигар, предложил мне папироску, я отказался.
— Всё как обычно, защищаю права граждан.
— Не лепи горбатого, не играй на публику, мы тут одни, — мне не нравилась его манера «с места» переходить на ты.
— Так и ты не строй из себя поборника… Я же понимаю, что ваших прокурорские напрягли, а полиции — это всё нужно как корове седло. Составляй протокол, как есть. Обыск провели, перещупали сто тыщ предметов, копались два часа. Наркотиков нет, запрещенного оружия нет, контрабанды нет.
— А что будем делать с этой вазой? — выпустил струю дыма следователь, явно намекая на небольшую взятку.