Адюльтер
Шрифт:
– Я бы не сказал. И только что отметил, что ты сегодня веселая.
Ну разумеется. Моя печаль стала ежедневной обыденностью. Я счастлива, что мне есть с кем поговорить. Но то, что я собираюсь сказать, не имеет никакого отношения к этой внешней жизнерадостности. Плохо сплю. Чувствую себя эгоисткой. По-прежнему пытаюсь произвести впечатление на окружающих, как будто так и не повзрослела. Плачу без причины, запершись в ванной. Лишь однажды за много месяцев занималась любовью, когда по-настоящему хотела этого – и ты наверняка знаешь, про какой день я говорю. Я решила сначала, что любовь превратилась в ритуальный акт, скользящий по поверхности, и
– Но разве это – не самое важное?
Для многих – наверно. Но для меня – недостаточно. И с каждым днем мне не хватает этого все больше и больше. Когда наконец переделаны все домашние дела, у меня в голове начинают роиться бесконечные вопросы. Я боюсь перемен и вместе с тем испытываю огромное желание жить как-то иначе. Мысли повторяются, и я теряю власть над собой. Ты и понятия об этом не имеешь, потому что спишь. Ты слышал, как вчера ночью звенели стекла в окне от порывов мистраля?
– Не слышал. Но обычно окна у нас плотно закрыты.
О том и речь. Даже порыв ветра, который я слышала тысячу раз, способен теперь меня разбудить. Я замечаю, когда ты ворочаешься с боку на бок или разговариваешь во сне. Пожалуйста, не принимай на свой счет, но мне кажется, что я окружена какой-то полнейшей бессмыслицей. Хочу, чтобы было ясно: я люблю наших детей. Люблю тебя. Обожаю свою работу. И от этого мне делается совсем худо: мне кажется, что я поступаю несправедливо по отношению к Богу, к жизни, к тебе и детям.
Он почти не притрагивается к еде. Сидит как перед незнакомой женщиной. Но уже то, что я смогла выговорить эти слова, уже вносит огромное умиротворение в мою душу. Моя тайна открыта. Вино производит нужное действие. Теперь я не одна. Спасибо, Якоб Кёниг.
– Так ты считаешь, что тебе не надо показаться врачу?
Не знаю. Даже если нужно, я ни за что на свете не пойду на это. Я должна сама разобраться в своих проблемах и решать их – мне одной.
– Я думаю, очень трудно таить в себе эти чувства так долго. Спасибо, что поверила их мне. Почему раньше не рассказала?
Потому что только сейчас стало невыносимо. Сегодня я вспоминала свое детство и раннюю юность. Неужели зерно было брошено в почву уже тогда? Сомневаюсь. Разве что разум изменял мне все эти годы – а это невозможно. Я выросла в нормальной семье, получила нормальное образование, веду нормальную жизнь. Что же не так со мной?
Ничего не рассказывала раньше, отвечаю ему сквозь слезы, потому что думала – пройдет, и не хотела тревожить тебя.
– Нет у тебя душевной болезни. Это бы проявилось так или иначе. Ты не теряешь в весе, у тебя нет вспышек неконтролируемой ярости. А если есть самообладание, то есть и выход.
Почему он упомянул потерю веса?
– Могу попросить нашего доктора выписать тебе какое-нибудь легкое снотворное. Скажу, что это для меня. Уверен, что если будешь высыпаться, сумеешь постепенно обрести власть над своими мыслями. Может быть, нам обоим стоит делать кое-какие упражнения. Дети будут в восторге. Мы оба с тобой слишком поглощены работой, а это – нехорошо.
Да нет, я не очень поглощена работой. Вопреки тому, что он думает, эти идиотские репортажи занимают голову, отвлекают, позволяют избежать дикой мысли, которая неизменно мучает меня, когда мне нечего делать.
– Так или иначе, нам с тобой нужно больше двигаться, бывать на воздухе. Бегать до полного изнеможения, пока не упадешь от усталости. Может быть, чаще звать к нам гостей…
Ох, вот этого кошмара наяву мне не надо! Вести разговоры, занимать гостей, растягивать губы в вымученной улыбке, выслушивать тонкие суждения про оперу и пробки на дорогах, а потом в довершение ко всему – еще мыть всю посуду.
– Давай на уик-энд пойдем в парк Юра2. Мы сто лет не были там.
На воскресенье назначены выборы. Я дежурю в редакции.
Мы едим в молчании. Гарсон уже дважды подходил посмотреть, не завершилась ли наша трапеза, а она еще даже и не начиналась. Вторая бутылка быстро пустеет. Представляю, какие мысли сейчас в голове у мужа: «Как мне помочь ей? Что сделать, чтобы она была счастлива?» Ничего. Ты уже сделал все, что мог. Теперь, если преподнесешь мне коробку конфет или букет цветов, я сочту это передозом внимания и помру от омерзения.
Придя к умозаключению, что за руль ему садиться не стоит, решаем оставить машину и забрать ее завтра. Звоню свекрови, прошу ее посидеть с детьми. Завтра рано утром я буду дома и отведу их в школу.
– Скажи мне, чего тебе не хватает?
Ради бога, не спрашивай. Потому что ответить нечего. Нечего. Насколько легче было бы, если бы я должна была справляться с неприятностями, преодолевать трудности! И я не знаю ни одного человека, который оказался бы в таких же обстоятельствах. Даже моя подруга, много лет страдавшая от подавленности и тоски, сейчас успешно лечится. Не думаю, что мне это нужно, потому что я не нашла у себя ни одного из перечисленных ею симптомов, да и потом мне страшновато погружаться в мир наркотиков – пусть и законных. А другие люди могут быть раздражены, могут переживать стресс или плакать от несчастной любви и разбитого сердца. И в этом случае – считать, что у них депрессия и что они нуждаются в консультациях врача и в лекарствах. Но ведь это вовсе не болезнь: это всего лишь разбитое сердце, а происходит такое от начала времен, от сотворения мира, с той поры, как человек открыл таинственное явление под названием Любовь.
– Если не хочешь показаться врачу, почему бы не почитать что-нибудь о таких случаях?
Да разве я не читала? Подолгу сидела на психологических сайтах. С особым рвением изучала методики йоги. И разве ты не замечал, что книги, которые я приносила домой, свидетельствуют о переменах литературных вкусов? Не подумал, что меня стала больше интересовать духовная сторона действительности?
Ничего не помогло. Я искала и не находила ответ. Прочитав десяток книг с мудреными учеными словами, поняла, что они не открыли мне ничего. Да, они производили некоторое действие, но оно улетучивалось в тот самый миг, когда я закрывала книгу. Все это оказывалось фразами, описывающими идеальный мир, которого не существует даже для того, кто сам его придумал.
– Но сейчас, за ужином, ты чувствовала себя лучше?
Да, конечно. Но ведь речь не об этом. Мне просто нужно осознать, во что я превратилась. Я – это я, а не постороннее мне существо.
Понимаю, что муж отчаянно хочет мне помочь, но так же блуждает в потемках, как и я. Он настойчиво выспрашивает о симптомах, и я отвечаю, что дело не в них, тут все становится симптомом. Понимаешь ли ты, что такое «черная дыра», всасывающая в себе все, как губка?
– Не слышал.
Так вот, это самое близкое подобие.