Адъютант генерала Май-Маевского
Шрифт:
Партизаны ожили: пришивали пуговицы, погоны, поправляли мундиры. «Производство вофицеры» совершалось быстро: из рядового превращались в полковника, на грудь навешивали георгиевские кресты, святые Анны, Владимиры. Такое переодевание заставляло партизанов теряться вдогадках. Приставали ко мне:
— Большой поход?
Я отделывался шуткой:
— Едешь на день, а еды бери на неделю.
Даже Марии, несмотря на ее усиленные просьбы, не сказал, куда идем и что будем делать. Операция требовала совершенной секретности. Мы выступили в боевом порядке.
На митинге выступили с краткими речами Африканец, Кулиш и я. Объяснили рабочим и инженерам:
— Мы могли бы приостановить работу под угрозой смерти.. Но постройка закончится через два месяца, как раз к приходу Красной армии в Крым. Поэтому продолжайте строить!
Дружное «ура» было нам ответом.
В деревне Лаки полк захватил двух стражников, в Кер- менчике — четырех стражников и помощника пристава. Мы просили татар дать нам подводы, по-южному — «дилижансы», для поездки в деревню Кокозы. Татары отговаривались, что лошади разбрелись по чаирам на пастбище. Староста объяснил под шумок, что крестьяне добровольно лошадей не отпустят, боясь доноса и репрессий врангелевцев. Надо нажать.
Я поблагодарил за указание и решил имитировать насилие.
— Где тут у вас староста? — строго спросил я.
Староста подбежал ко мне, будто мы с ним и не сговаривались.
— Через пятнадцать минут должны быть дилижансы! Всего четырнадцать!
Староста прекрасно играл роль. Он клялся и отказывался.
— Если не будет дилижансов, я поступлю с вами, как с врагами советской власти, — и, обращаясь к разведке: — взять старосту!
— Не расстреливайте, — закричали татары: — лошадей дадим!
Мы с Кулишем еле сдерживали смех.
Через несколько минут дилижансы с партизанами затарахтели по дороге.
В Кокозах в ту же ночь мы разоружили пятнадцать стражников, захватили двух офицеров, много патронов, оружия и обмундирования. Затем я постучался в уединенный домик пристава:
— Откройте! Я начальник карательного отряда по борьбе с краснозелеными, капитан Прилуцкпй!
— Почему я не получил телеграфного распоряжения о вашем прибытии? — спросил через дверь пристав.
— Я оперировал с отрядом не в вашем районе, и наступившая ночь заставила меня спуститься в деревню Кокозы на ночлег. Если вы не верите, то можете спросить у своих помощников. Они вам скажут.
Под тяжелым блеском револьверного дула пленные подтвердили мои слова.
— Хорошо, — сказал пристав, — сейчас принесу лампу.
Через несколько минут скрипнул внутренний замок,
и в полуоткрытую дверь мы увидели пристава. Он светил лампой, а в другой руке сжимал наган.
Один из моих партизанов, погорячившись, крикнул:
— Руки вверх!
Пристав поднял револьвер, но от волнения не мог попасть в скобу к курку. Он бросил лампу, карабин партизана дал осечку. Пристав хлопнул дверью. Мы с Кулишем дали ряд выстрелов через дверь, послышался крик и падение тела. Пристав было тяжело ранен.
В деревне
В Алсу мы вступили в боевом порядке с песнями. Находившаяся здесь инженерная рота обрадовалась нам, думая, что мы пришли на смену. Каково же было их разочарование, когда мы окружили и разоружили солдат.
На наше предложение: «кто желает служить в повстанческой армии — отделись влево!» — половина отделилась влево. Но лица были угрюмы и боязливы. Мы растолковали, что в ряды краснозеленых переходят по доброй воле, а не страха ради, что такие вояки, как они, нам не подходят. Мы сняли с солдат английское обмундирование и собрали их в одном нижнем белье. Врангелю же послали донесение о случившемся, с иронической просьбой поскорее одеть своих «храбрых» солдат.
На деревне мне сообщили, что объездчик Красин притесняет крестьян и доносит на всех, помогающих повстанцам. Чтобы проверить это сообщение, я сам поехал в избу Красина. Объездчик, мужик среднего роста, рыжебородый, вытянулся перед моими капитанскими погонами.
— Что прикажете, ваше высокоблагородие?
— Вот что, голубчик,—ласково заговорил я, — скажи, здесь есть какие нибудь бандиты и как относится к ним население?
Красин с удовольствием объяснил, что красных бандитов нет. А обо всех симпатизирующих бандитам он заблаговременно сообщает в контр-разведку.
— Вот, ваше высокоблагородие...
Негодяй почтительно протянул мне недописанный донос на дядю Семена. Злость охватила меня. Я резко объявил, что мы — красные. Он начал умолять о пощаде: доносил-де несознательно.
Когда же предателя повели на расстрел,— он обложил партизанов самыми грубыми ругательствами.
Офицеры, взятые в плен в Кокозах, изъявили согласие служить в повстанческой армии, мы их приняли в наши ряды, но на первой же стоянке один офицер бежал. — По пословице: «как волка ни корми, он все в лес смотрит».
На поляне, вблизи экономии князя Юсупова, я сговорился с командирами проверить лишний раз боеспособность партизанов.
— Противник слева, ложись! — неожиданно заорал я.
Идущая цепь мгновенно пала на землю, повернувшись
в левую сторону, — получился сплошной треск затворов. Но трое «вояк» шмыгнули в кусты.
— Отставить испытание, записать фамилии бежавших, — распорядился я.
Партизаны долго смеялись, а беглецы загладили свою трусость храбростью в боях.
Продвигаясь дальше, мы встретили двух охотников; их сыновья служили в рядах Врангеля, и старики не могли нахвалиться на строителей «Единой Неделимой». Партизаны долго слушали охотников, но под конец расхохотались.