Аэроплан для победителя
Шрифт:
— Эй… — без голоса прошептал антрепренер. — Эй, сударыня…
Но он уже понимал, что женщина мертва.
Глава шестая
Вернувшись с ипподрома в Майоренхоф, Танюша получила от Терской суровый нагоняй. При посторонних актриса не хотела скандалить с мнимой племянницей, а наедине — за милую душу! Кончилось тем, что догадливая Терская конфисковала у девушки шкатулку с сокровищами. Это обнаружилось через несколько дней после премьеры «Прекрасной Елены». Девушка не любила побрякушек — хоть золотых, хоть латунных, а всякой блестящей дребеденью для роли Парфенис ее снабдили Эстергази и Полидоро.
Были еще две ссоры с Терской, наотрез отказавшейся отдавать сокровища. А на них у девушки была вся надежда. Вторая случилась перед обедом, вспыхнула внезапно, так что Танюша выскочила из столовой и убежала, а Терская осталась принимать соболезнования артистов: ах, как трудно нынче с племянницами…
Танюша в расстроенных чувствах убежала на морской берег и бродила там, строя планы — один другого краше. Она уже до того додумалась, что решила искать себе богатого покровителя — не очень четко представляя, с какими обязанностями это связано. Хотя девушка уже больше года служила в театре и многое в закулисной жизни поняла, но образование она получила в пансионе, откуда и вынесла восторженность с наивностью.
Жить без неба она уже не могла. Она видела, как выписывает восьмерки под облаками маленький и хрупкий «фарман», который ведет необыкновенная женщина. Она вся иззавидовалась, сидя на трибуне с запрокинутой головой. И она в мечтах уже сама сжимала штурвал ручками, заключенными в летные перчатки из грубой кожи…
— Мадмуазель! — окликнули Танюшу.
Это был Николев, также блуждавший по пляжу. Но он не мечтами был занят, а разглядыванием дам. На господ, совершавших моцион быстрым шагом или рекомендованные врачами из «Мариенбада» целительные пробежки, он, понятно, внимания не обращал.
Время было «общее» — если до десяти утра пляж занимали мужчины, имевшие право купаться в чем мать родила, если с десяти до часа мужчин на пляж вообще не пускали, поскольку там отдыхали женщины и дети, то после часа, с момента, когда над мостками и купальнями взовьются белые флажки, гулять и купаться могли все желающие — но непременно в соответствующих костюмах. За порядком следили городовые, расхаживавшие вдоль кромки воды в белых кителях. Николев по молодости лет высматривал в сотне шагов от берега, за мелководьем, дам, поднимавшихся из воды в купальные повозки. Мокрые саржевые костюмчики с короткими рукавами и по колено облепляли их весьма соблазнительно.
— Алеша! — воскликнула в ответ Танюша. Она был рада встрече с приятелем — уж он-то понимал, как тяжко свободолюбивой душе под тираническим и деспотическим гнетом тетки.
— Вы нагуливаете себе аппетит перед обедом? — спросил Николев.
— Ах, какой может быть аппетит?! У меня все рухнуло, все пропало…
Танюша рассказала о своей беде.
— И вот я — без средств, без возможности учиться! И должна после обеда опять репетировать эту проклятую Парфенис, вешаться на шею противному Стрельскому и целоваться с Селецкой! Отвратительная роль! И отвратительный танец! Просто изумительная пошлость!
Поставивший пляску двух гетер, Селецкой и Стрельского Кокшаров именно такого комплимента и добивался.
— Погодите, Тамарочка, — Николев даже не знал, каково настоящее имя юной артистки. — Погодите! Не может быть, чтобы не нашлось выхода из этого дрянного положения!
— А какой выход? Разве что я клад найду где-нибудь на штранде!
— Но и тогда госпожа Терская помешает вам записаться в летную школу!
Тут Танюшу осенило.
Мысль была безумная —
— Послушайте, Алеша, вы бы хотели мне помочь?
— Разумеется! И вы еще спрашиваете! Я не понимаю, правда, как можно не любить театра до такой степени. Но если вы действительно хотите стать авиатриссой…
— Алешенька, хочу страстно! Вы же видите — я сильная, такая же, как госпожа Зверева, я ловкая, я часами могу ездить на велосипеде, я умею лазить по деревьям, я прекрасно плаваю! Я ничего не боюсь! У меня есть все, чтобы стать авиатриссой! Вы не думайте, я люблю театр, но мечтаю-то я об аэропланах! Представляете — госпожа Зверева стала первой авиатриссой, но я-то могу стать первой, кто прилетит из Риги в Петербург, первой, кто перелетит Балтийское море! Представляете, сколько у меня впереди? А я должна изображать пьяную гетеру Парфенис и размахивать кружевным зонтиком! Алеша, я когда-нибудь вернусь в театр, я сыграю Офелию, принцессу Мелисинду и гусар-девицу! Мы даже вместе играть будем, вы — Гамлета, я — Офелию… Но сейчас я хочу летать!
Если бы госпожа Терская слышала этот монолог, то от души бы порадовалась: девочка вырастает в настоящую актрису. Танюша говорила правду — ну, не всю, конечно, Танюша преувеличивала — но самую малость, Танюша была чуть более взволнована, чем на самом деле. И про Гамлета она очень кстати ввернула — какой помешавшийся на театре гимназист не бредит этой ролью?
Более того — девушка сумела внушить свой страстный энтузиазм слушателю, и ему уже казалось, что смыслом жизни могут быть полеты и только полеты. Опытный Стрельский, наслушавшихся за чуть ли не полвека театральной карьеры всяких дамских речей, — и тот бы в первые мгновения увлекся пылким порывом Танюши. Правда, минуту спустя Стрельский уже смог бы разложить монолог на составные элементы и даже найти ошибки в его построении. Ну так то — старый актер актерыч, на которого огненные взоры и трепет дыхания уже почти не действовали. А Танюша пустила в ход все соблазны, которым на свою голову обучила ее Терская.
— Но как же вам помочь? — спросил вконец обалдевший от пылкого монолога и страстного взгляда Николев.
— Есть способ помочь мне вырваться на свободу, чтобы она уже не могла мной командовать!
Во всей труппе, кажется, только вчерашний гимназист Николев всерьез считал Терскую теткой Танюши. Прочие задавали иные вопросы: кто истинный отец девушки, помогает ли деньгами, даст ли хоть какое приданое. Сама Танюша узнала правду от Эстергази — театральная матрона иногда утешалась мадерой и даже простой водкой, а утешившись, делалась некстати разговорчива. Поэтому Танюша признавала власть Терской над собой, но, поскольку Терская ее не растила, не нянчила, эта власть была номинальной, и повиновение матери, как полагается обычной дочери, все-таки было девушке чуждо. Тем более когда речь шла о деле серьезном — об аэропланах.
И более того — речь шла об истинной славе.
Танюша была-таки честолюбива. Она скоро сообразила, что быть примадонной кокшаровской труппы — невелик почет, что бы из себя ни корчили Терская с Селецкой. Блистать в столице им не дано — и Танюше тоже, если она собирается всю жизнь состоять при Кокшарове. А полеты — это всемирная известность! Это — фотографии во всех газетах! И уж во всяком случае летать Танюша будет не в таких страшных шароварах, как у Зверевой, и не в таких грубых ботинках. В газетах публикуют фотографии первой в мире авиатриссы — баронессы де Ларош, так у нее костюм очень даже изящный, по картинке цвета не понять, но все репортеры пишут — лиловый…