Аэроторпеды возвращаются назад
Шрифт:
Генерал Ренуар выглядел мрачнее и суровее, чем когда-либо. Его брови, сойдясь на переносице, не расходились; он цедил слова сквозь сжатые, сцепленные зубы. Под чисто выбритой кожей скул все время ходили желваки мышц — признак раздражительности и нервного напряжения генерала… Положение было достаточно серьезным — и неведомо, верил ли сам генерал Ренуар в успешное осуществление своих планов…
Не знал этого и Дик Гордон. После разговора с Ренуаром он почти час неустанно мерил шагами свою комнату в штабе, расхаживая из угла в угол. Он ходил, заложив руки за спину и напевая себе под нос какую-то грустную песенку; а это, в свою очередь, означало
Дики, ты, наверное, думаешь про завтрашнее утро, а?
Гордон посмотрел куда-то сквозь Джонни; казалось, он ничего не видел, не замечал. Но вот он остановился, словно впервые заметив Джонни:
Ты что-то сказал?
Я спросил, что ты думаешь про завтрашнее утро?
Ничего хорошего, — ответил Дик и снова начал мерять шагами комнату.
Но… но что именно? — не унимался Джонни.
Думаю, что может повториться история со старым генералом Древором, которого нам пришлось спасать…
Джонни вскочил со стула:
Дики, это же замечательно! Ты знаешь, я сам только что об этом думал. Мне кажется, что это… что все это — попытки воскресить мертвого. Конечно, завтра начнется крупная операция с участием наших танков, сражение всеми нашими силами. Но я вновь не могу найти ответ — для чего все это? Помнишь наш разговор в вагоне? Ты обещал ответить мне, когда мы приедем. Дики, теперь мы здесь. Время идет. Я жду, Дики!
Ответ? На какой вопрос?
Ты притворяешься, будто забыл? Неправда! Я уверен, ты помнишь. Дики, хватит играть в прятки. Я решил твердо — и хочу знать, как ты к этому относишься. Напоминаю тебе, что своим молчанием ты задерживаешь меня и ставишь под угрозу успешное выполнение моего плана. Понимаешь?
Голос Джонни приобрел необычную твердость. Казалось, говорил не рассеянный и экспансивный Джонни Уолтерс, а какой-то другой человек — вдумчивый, серьезный и настойчивый. Дик Гордон заметил это — и удивленно остановился перед Джонни:
Джонни, что-то ты слишком серьезно настроен. Думаю, еще рано решать такие вопросы. Время еще есть.
Он и не ожидал, что в ответ Джонни взорвется пламенной речью, словно вулкан:
А, так ты считаешь, что я слишком серьезен? Еще рано решать? Время еще есть? Ладно! Вот мой ответ! Ты говоришь ерунду, Ричард Гордон — и мне стыдно тебя слушать. Да, да, не смотри на меня так угрожающе, не испугаешь. Ты говоришь, как трус, который прячется в своей собственной тени и думает, что скрылся с чужих глаз. Нет, не скрылся — я вижу тебя, вижу насквозь. Ты боишься того, о чем я тебе говорил тогда, в поезде. Ага, боишься! И из-за того, что боишься, — ты прячешься в кусты, говоришь о чести, о том, что, мол, еще рано…
Но, Джонни…
Никаких «но»! Ты говоришь — «слишком рано»? А ты не подумал о том, что если бы мы сделали это раньше на фронтах пролилось бы куда меньше крови? Что каждый полк, который следует примеру Тома Даунли, своим поступком приближает дело к концу? А? Может, ты веришь, что мы разобьем большевиков?.
Джонни, я не позволю…
А мне, в конце концов, наплевать, позволишь ты или нет! Я должен сказать то, что думаю. Мне больно за тебя, Ричард Гордон. Ты — человек, которого я всегда уважал, ты трус! Я уверен, что ты не можешь думать иначе, что мои мысли —
Вдруг голос Джонни изменился. Он забыл о своем раздражении, он снова говорил с Диком, как с лучшим другом:
Дики, зачем ты мучаешь меня? Зачем эта игра? Я не могу больше, мне тяжело. Надо кончать! Сколько тысяч человек сидят в окопах? Сколько убитых — и скольких еще убьют? Зачем? Ради чего? Скажем, завтрашняя операция закончится успешно. Хорошо. Но — это будет временная перемена, которая никак не повлияет на окончательный результат. Разве не так?. Значит, мы неизвестно для чего будем и дальше служить делу уничтожения людей — ведь следующие бои будут еще кровопролитнее. Ну, Дики, скажи наконец, что же ты думаешь?
Дик Гордон колебался. Его лицо то светлело, то темнело. Руки за спиной нервно сжимались в кулаки. Но вот он подошел к Джонни совсем близко и сказал, глядя ему прямо в глаза:
Так ты говоришь, что я трус? Что я прячусь?
Что-то трепетало и искрилось в его зрачках. Зеленовато-серые, они неожиданно для Джонни потемнели; веки были прищурены, голос звучал глухо и угрожающе. Джонни невольно сделал шаг назад:
Да, я говорю, что…
Нет, теперь ты послушай. Я буду говорить. Да, я действительно ошибся. Времени у нас очень мало. Подожди!
Быстрым шагом он подошел к телефону и снял трубку:
Алло! Дежурного по гаражу. Да. Говорит лейтенант Гордон. Да. Подайте авто к штабу. Да, для меня. Нет, шофера не нужно, я поведу сам. Да. Немедленно. Все.
Гордон снова повернулся к Уолтерсу:
Пойдем, Джонни! Там поговорим.
Но куда мы едем?
Там увидишь. А впрочем, чтобы ты не беспокоился, — мы едем на позиции, на нашу базу. Надо же готовиться к утренней операции?
Джонни пожал плечами: Дик Гордон вел себя как-то странно. Однако он накинул шинель и вышел вместе с Диком.
Перед дверью уже стоял автомобиль. Шофер вылез из машины, козырнул Дику и, не говоря ни слова, отошел в сторону. Дик Гордон сел за руль, Джонни легко запрыгнул на сиденье рядом с ним. Машина мягко двинулась, покачиваясь на поворотах. Автомобильные фары бросали вперед яркие лучи белого света, выхватывая из темноты то куски дороги, то обочину шоссе, то телеграфные столбы на повороте. Джонни с наслаждением потягивался под порывами свежего ночного ветра. Автомобиль мчался на восток.
Дик молчал, уверенно управляя машиной, набравшей уже большую скорость: спидометр показывал 120 километров в час. И, когда удары ветра превратились в дикий вой озлобленного, раздраженного скоростью воздуха, Дик, не поворачивая головы к Джонни, начал говорить, притормаживая на поворотах и внимательно вглядываясь вперед:
Нет, Джонни, я не трус. Вовсе нет. Правда, мне трудно освоиться с мыслью, что… что я попаду в лагерь советских войск. Я не знаю, как меня там встретят. Но ты верно сказал, что… что твои мысли — это и мои мысли. Это так. Только я намного сдержаннее тебя — ты сам хорошо это знаешь. Когда… когда ты уже говоришь, я еще обдумываю. Вот, мы мчимся к нашей базе, к моим танкам. И я все еще думаю. Я не знаю…
Лучи фар выхватили из темноты фигуру часового, стоявшего посреди дороги, далеко за поворотом. Дик нажал на педаль тормоза. Машина пошла медленнее и остановилась возле поднявшего руку часового. Дик выглянул из машины. Он показал караульному синюю бумажку — пропуск, поднеся ее к свету фары. Часовой кивнул головой и отошел. Машина двинулась дальше.