Афера
Шрифт:
— А как их звали? — спрашиваю я. — Агент Фаррел? Кросби?
Арабчик неуверенно щурится.
— Вроде нет. Они как-то по-другому представились.
— Один чернокожий, другой белый?
— Нет, — мотает он головой. — Оба белые. Мужчина и женщина. Вот, они визитку оставили.
Он достает из кармана визитку и протягивает ее мне. Она очень похожа на визитку агента Фаррела, только отпечатана лучше. Такие за тридцать пять долларов в Интернете не купить. Чтобы раздавать такие визитки, надо работать на ФБР. Настоящее ФБР. На визитке напечатан адрес подразделения в Сан-Франциско и чуть ниже —
Не в первый уже раз у меня к горлу подступает комок, а земля словно уходит из-под ног. Это неправильно. В моей афере нет никакого специалиста Луиса Дэвиса. По крайней мере, я такого не нанимал.
— У него был ордер. Он обыскал квартиру.
— Обыскал? — удивляюсь я, оглядывая квартиру.
Все вроде на месте. А затем мой взгляд падает на монитор компьютера. Там должен прыгать витамин, если с компьютером ничего не делать в течение двадцати минут, то появляется заставка. Но на экране мой рабочий стол. Менее двадцати минут назад кто-то сидел за моим компьютером. Что-то искал. Но что?
— Я спросил, хотят ли они побеседовать с тобой, но они сказали, что нет.
— Спасибо, что предупредил, — говорю я.
— Странное дело, но они сами попросили тебе рассказать.
— Попросили?
— Да. Сказали: «Сделайте так, чтобы мистер Ларго узнал о нашем визите».
— Понятно.
— А что происходит? — интересуется Тоби, выходя из ванной.
— Ничего, — отвечаю я, похлопывая Арабчика по плечу. — Спасибо.
— Пожалуйста, — отвечает тот.
Я замечаю, что Арабчик как-то странно смотрит на меня.
— Чего? — не понимаю я.
— Нет, ничего.
— Да скажи, чего ты так смотришь?
— Просто… У тебя зубы разного цвета.
— Правда?
— Извини. Визитку я тебе оставлю, — говорит он и уходит.
— И как это понимать? — спрашивает Тоби.
— Не знаю, — признаюсь я.
— Да неужели? А мне казалось, ты всегда все знаешь. У тебя ведь всегда есть план. Я думал, ты не оставляешь зацепок для полиции.
— Видимо, зацепка все же нашлась.
Я лихорадочно пытаюсь понять, в чем тут дело. Настоящие ли это агенты ФБР? Почему они приходили? Что вынюхивают? Что им известно? Зачем я им понадобился? Знают ли они про мою аферу?
— Знаешь, пап, не очень приятно это слышать, — говорит Тоби.
— Да уж.
— Хотя и удивляться тут особо нечему.
Я поднимаю взгляд на сына, пытаюсь улыбнуться. Что можно ответить? Я иду в спальню.
— Сегодня я сплю на кровати, — говорю я. — Ты на диване.
Я закрываю дверь. Надо попробовать заснуть.
Ночью прошел дождь. Наутро ведущий в выпуске новостей сообщает об этой «сбрендившей» погоде и принимается рассуждать, откуда мог взяться дождь летом и что бы это могло значить.
34
Но афера — как и шоу — должна продолжаться. Ввязавшись в нее, оказываешься на беговой дорожке, с которой нельзя сойти. Когда откуда ни возьмись появляются две зацепки с ордером на обыск, нельзя просто вскинуть руки и сказать: «Все, я больше не играю». Все в самом разгаре. У Напье три миллиона, принадлежащих Сустевичу. Русской мафии ты должен двенадцать миллионов. А расплатиться надо через два дня. Иначе придется стать одним из первых, кто отведает самый модный напиток московских клубов — Кислотный коктейль. Возьмите одну часть кислоты. И одну часть имбирного эля. Впрочем, эль по вкусу. Встряхните. Перемешайте. Выпейте. И умрите.
Ну да ладно. Уже утро. Мы с Тоби едем на работу. Вчера он распустил нюни, но я его простил. В конце концов, он мой сын. Нюни распустил? Это моя наследственность. Я вспоминаю себя в двадцатипятилетнем возрасте. Тогда мы с отцом вместе работали. Я ненавидел его топорные методы. Возможно, и сам отпускал малодушные комментарии, когда не сидел в тюрьме. Отпускал ли? Я пытаюсь вспомнить. Последние тридцать лет я старался не вспоминать об отце, который всегда меня подводил: вместо рыбалки научил меня мошенническому искусству, никогда не платил за квартиру, а в итоге окочурился, оставив нас с мамой ни с чем.
У меня получалось не думать о нем. Смутные воспоминания об отце оказались на задворках моей памяти, и я практически никогда не думаю о нем. Но, естественно, из моей жизни он никуда не делся. А этого не понимаешь до самого конца. Мне скоро пятьдесят, жизнь уже на излете, и только сейчас, когда я еду со своим собственным сыном совершать преступление, я понимаю: все, вообще все, что я делал в жизни, — это лишь ответ отцу. Я пытался вырваться из его мира и вернулся в него; я бросил сына и пытаюсь снова его обрести; я ищу искупления своих грехов, но найти не могу — по крайней мере пока.
Вы понимаете, что я себя жалею? Так и происходит со мне подобными. Мы мужчины, супергерои, мы — хозяева своей жизни. А когда кто-то влезает в наши продуманные до малейших деталей планы, мы впадаем в истерику. Успокойся. Только так можно довести аферу до конца. Будь спокойнее. Думай о выигрыше. Ты уже близок к цели.
Плохо дело, если уже начинаешь разговаривать сам с собой. Не к добру это.
35
Мы с Тоби едем не в офис, а в город. Мы направляемся в центр, на Монтгомери-стрит, невозможно узкую улочку, которая является одновременно и восточной границей китайского квартала, и главной артерией банковского квартала. Повсюду китайские забегаловки, а дороги заставлены оранжевыми «колпаками». Из дыр в люках валит пар. Машины припаркованы настолько тесно, насколько возможно и даже невозможно — и на тротуарах, и посреди дороги. По Монтгомери-стрит невозможно проехать, но и избежать ее тоже не получается. Куда бы ты ни ехал в центре, все равно приходится сворачивать сюда. А оказавшись на этой улочке, начинаешь себя проклинать, что выехал на нее.
Посигналив, я ухожу с Монтгомери-стрит на улицу Сэнсом. Нам надо в «Пирамиду», самый большой небоскреб в Сан-Франциско. Мы оставляем машину на подземной парковке, поднимаемся к стойке регистрации, где сообщаем свои данные. Нам выдают бейджики посетителей, которые мы обязаны приколоть к рубашкам. Мы едем на восемнадцатый этаж, где располагается адвокатская контора «Рифкинд, Стюарт и Келлог», которую мне посоветовал Элиху Катц.
В приемной мы замечаем ожидающую нас Джессику.
— Я уже сказала им, из какой мы компании, — говорит она. — Питера пока нет.