Аферист Его Высочества
Шрифт:
– Я же сказал: очень просто. Потому что настоящий «Портрет Карла V» кисти знаменитого и непревзойденного мастера живописи Тициана Вечеллио находится у меня. Вот здесь. – И Сева похлопал ладонью по тубусу в его руке.
Адъютант молчал. Долго. Столь продолжительно, что Всеволод Аркадьевич счел нужным поторопить его:
– Так вы будете докладывать об этом Его Императорскому Высочеству? Или все же предпочтете вывести меня с полицией и скандалом?
Адъютант хмуро глянул на Севу, затем резко повернулся и прошел в боковую дверь, ведущую, надо полагать, в апартаменты Его Высочества Михаила Николаевича. Через минуту он вышел, строго посмотрел на Всеволода Аркадьевича и произнес:
– Его Императорское Высочество
Председатель Государственного Совета и впрямь чем-то походил на рыцаря. Правда, сейчас у него было растерянное выражение лица, смешанное с каким-то негодующим удивлением, но это было вполне объяснимо. Узнавать, что вы отдали огромную сумму денег за фальшивую вещь, – ситуация вовсе не из приятных.
– Говорите, слушаю вас, – произнес великий князь, поглядывая на тубус в руке Долгорукова.
– Меня зовут Всеволод Аркадьевич Долгоруков, – представился Сева. При назывании известной фамилии Михаил Николаевич вскинул голову на гостя, на что Долгоруков быстро прибавил: – Не князь.
Почему он решил представляться собственным именем? Да потому, что в таких обстоятельствах и при такой ситуации вполне была возможна проверка личности при помощи государственно-охранительных служб – читай: жандармов и тайной полиции, – что вовсе не входило в планы Севы и его команды. Ибо при обнаружении подлога мало того что сорвалась бы афера с подлогом тициановской картины, так еще можно было загреметь месяцев на восемь, а то и на год в тюремный острог. Конечно, представляясь своим собственным именем, Сева тоже рисковал. Но какое доверие может быть человеку совравшему? Да никакого.
– Слушаю вас, – повторился великий князь. И Всеволод Аркадьевич начал:
– Вы, Ваше Императорское Высочество, пребывая в Казани во время возвращения вашего с Урало-Сибирской научно-промышленной выставки в Екатеринбурге, изволили нанести визит известному собирателю древностей Лихачеву Андрею Федоровичу. Вас интересовало его собрание картин древних мастеров живописи. В частности – Тициана. И вы приобрели одну из двух картин кисти знаменитого художника, имеющихся в коллекции Лихачева, а именно «Портрет Карла V». Со всеми сопроводительными бумагами, доказывающими подлинность картины…
– Откуда вам это известно? – весьма недоверчиво посмотрел на Долгорукова Михаил Николаевич. – Вы, на мой взгляд, слишком информированы насчет моих личных дел. А это настораживает.
– Ничего удивительного и тем более настораживающего здесь нет, – посмотрел прямо в глаза великого князя Всеволод Аркадьевич. – Просто я знаком с Андреем Федоровичем и тоже являюсь коллекционером картин. И он мне сам все рассказал: и про письмо к вам, Ваше Императорское Высочество, и про ответ, и про продажу картины… Так вот, – Сева легонько похлопал по тубусу, – настоящий «Портрет Карла V» находится здесь…
– Хм, – так отреагировал на заявление Долгорукова Михаил Николаевич. – Покажите.
Сева достал из картонного пенала картину и развернул. Его Императорское Величество Карл V был изображен по пояс, заключенный в латы, и смотрел вдаль, скосив глаза. Похожая на шкиперскую бородка делала его подбородок не таким острым и жестким, как ежели бы он был брит…
– Хм, – снова произнес Михаил Николаевич, переводя взгляд с одного портрета на другой. – А они похожи как две капли воды.
– Специалист-эксперт, Ваше Императорское Высочество, вполне способен отличить подлинник от подделки, – заметил великому князю Всеволод Аркадьевич. – Вам нужно только приказать привести его.
– А вы знаете, я так и сделаю, – остро посмотрел в глаза Севы Михаил Николаевич.
Он взял колокольчик и тренькнул в него. Тотчас перед ним вырос адъютант, недобро смотревший на Долгорукова. Сева мило улыбнулся ему и перевел взор в окно. Там переваливал за половину хороший солнечный день.
– Скажите губернатору,
– Понял, Ваше Императорское Высочество, – вытянулся в струнку адъютант. – Разрешите выполнять?
– Выполняйте.
Адъютант исчез. И возникло молчание, которое прервалось лишь с приездом губернатора Баранова и Филиппа Осиповича Андреева, знатока живописи и атрибуциониста, как называли его между собой живописцы и фотографические художники.
Его превосходительству нижегородскому губернатору генералу Николаю Михайловичу Баранову повезло. Тот, которого затребовал немедля привести к себе великий князь Михаил Николаевич, кушал на террасе своего собственного дома на Муковской улице чай с вареньем и баранками. Вместе с ним сидело на плетеных креслах за большим столом все его многочисленное семейство: супруга Филиппа Осиповича, Дарья Семеновна, в девичестве Коковцева, и дети – Ольга, Татьяна, Осип, Ждан и Рафаэль. Последний, не без долгих препирательств с Дарьей Семеновной, был назван Филиппом Осиповичем в честь гения живописи эпохи Высокого Ренессанса Рафаэля Санти из Урбино. Потому что гений Ренессанса живописец Рафаэль принес в семью Андреевых первый ощутимый достаток, позволивший безбедно существовать, послужил почином для последующих удачных сделок и сотворил имя Филиппу Осиповичу в определенных кругах. Кроме того, Филипп Осипович просто боготворил Рафаэля Санти и считал его самым гармоническим художником всех времен и народов. А рафаэлевскую «Сикстинскую Мадонну» находил лучшим из всего, что создало человечество в художественной форме.
Дело в том, что Андреев последние лет семь-восемь основательно занимался только двумя делами, ставшими основными занятиями в его жизни, его стезей: художественной фотографией и атрибуцией картин. То есть определял подлинность картин старых мастеров: что это – оригинал, копия самого мастера или его учеников, или вовсе поздняя подделка, а иными словами – фальшивка. Для чего Филиппа Осиповича не столь уж и редко приглашали как признанного знатока и эксперта произвести атрибуцию того или иного полотна. Приглашали в музеи, частные коллекции и даже за границу, к примеру, в Рим и Париж. А однажды, по приглашению североамериканского миллионера Корнелиуса Вандербильта Второго, он побывал в Нью-Йорке, где из двадцати полотен голландских и итальянских художников XVI–XVII веков, приобретенных Вандербильтом из бывшей коллекции бранденбургского курфюрста, признал фальшивыми восемь. Правда, подделки тоже были старыми, причем семь из них оказались написаны в начале XVIII века, и лишь одна, совсем свежая, датировалась серединой нынешнего века. Миллионер оплатил все расходы эксперта, связанные с поездкой в Северо-Американские Соединенные Штаты, и отблагодарил Андреева гонораром в четыре с половиной тысячи российских рублей серебром, испросив разрешения у Филиппа Осиповича и в дальнейшем консультироваться с ним в вопросе атрибуции художественных полотен – естественно, на коммерческой основе. Андреев таковое разрешение с удовольствием дал и обещал миллионеру приезжать по первой же его просьбе. Естественно, за его счет.
А все началось еще в Санкт-Петербургской академии художеств, куда Филипп поступил ровно двадцать лет назад, окончив курс в иконописной мастерской в Нижнем Новгороде. На пятый год обучения в Академии художеств и в самый день получения за свой этюд с натуры малой серебряной медали от Академии «За успех в рисовании» ему на глаза попалась картина «позднего» голландца, художника и архитектора Якоба ван Кампена «Автопортрет», написанная в середине XVII века. Ее принес недавний выпускник Академии Суровцев.