Аферист
Шрифт:
Ух ты! Как она краснеет лихо! В общем-то ответ мне уже не требовался, но было интересно услышать версию второй стороны.
— Слухи?! Кто болтает?
— Что за еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Ты по существу ответь. Правда, нет?
— О таком не принято говорить. Тем более девушке.
— Я тебя что, соблазнил и бросил?
— Пошляк. Никто меня не соблазнял и не бросал.
— Тогда тем более не понимаю.
— Вот и забудь. Мало ли болтают.
— Ясно, — не удержался я от улыбки.
— Чего ты лыбишься?
—
— Нет, ты лыбишься.
— Да нет же. Что ж мне, и улыбнуться нельзя?
— Улыбнуться можно.
— Я тоже так думаю.
— А ухмылку эту спрячь, будь добр.
— Так ты мне поможешь?
— Наговорил гадостей, а теперь о помощи просишь?
— Ты сама предложила. Так поможешь?
— Смотря чем.
— У меня в голове сейчас полная каша, писать не могу. Обидно терять из-за этого работу. Прикроешь по профилю культуры и искусства? А я бы пока пришёл в себя, глядишь и восстановил профессиональные навыки.
— Прикрою, конечно. А тебе надо показаться врачу. Если всё так плохо, как ты говоришь, могут быть серьёзные последствия.
— Некогда мне сейчас по врачам бегать. В этом деле замешаны какие-то мутные личности. Надо выяснить, кому я дорогу перешёл в областной культуре. Предполагаю, что это связано с музейными ценностями. Будь добра, наведи справки по своим каналам, где я засветился за последнее время. Желательно окольными путями и через надёжных людей.
— Ну хорошо, узнаю. А ты…
— А для меня, пожалуйста, позвони на химкомбинат, скажи, что приедет журналист, нужен материал по шефской помощи детям. Скоро день защиты детей, все дела.
— Помощь детям? А это откуда?
— Так, личное.
— Очень, очень странная у тебя амнезия. Выборочная какая-то.
— Причём тут амнезия? Это никак не связано. Хочу детям помочь, что в этом плохого?
— Это хорошо. Благородно даже.
— Но ты мне не веришь?
— Не знаю.
И вот плевать мне, вроде, а стало досадно. Распушил хвост, дурень. Нужны-то мне твои звонки, Темникова. И без связей проживу, своих хватит.
— Дело твоё, — пожал я плечами. — Счастливо оставаться.
— Постой, Егор. Ты что, обиделся?
— Нет. Мне пора. Если товарищ Иванов ещё заглянет, передавай мой пламенный привет.
Я ушёл, не оглядываясь. Ну её, чёртову бабу. Поеду к Розочке, на ту хоть посмотреть приятно. И подержаться есть за что. Да, без искр в глазах, но сдались бы мне эти искры. Вот разберусь с Барсуком, и для этой придумаю что-нибудь особое. У меня ещё Малиновский на очереди.
Розочка, как всегда, была мила и шикарна. Даже мешковатый банный халат и полотенце на волосах не испортили её красоты. Вот это женщина по мне, никакая Алла и близко с ней не сравнится.
— Привет, цветочек, — протянул я коробку с пирожными.
— Ты совсем про меня забыл, — укорила она в ответ, но внутрь пустила.
— Замотался перед праздником.
— Устал? Давай, накормлю ужином.
— Потом,
Эта женщина способна излечить меня от всяких дурных мыслей. Пусть лечит, — решил я и впервые остался ночевать. Зря, конечно, жить я у неё не планировал, но разово можно. Утром она предложила остаться досыпать и закрыть потом дверь на запасной ключ, но я отказался.
— Ключ не возьму, и не проси, — поцеловал я её на прощание.
Надо купить ей что-нибудь приятное. Закажу хороший импортный парфюм, у неё на трюмо стоит флакон «Шанели», практически пустой.
— Это мне Саша — муж, — дарил, — пояснила она, когда я спросил про дивный аромат, который окутал мою прелестницу, стоило мне отлучиться на минутку из спальни. — Почти кончился. Экономь — не экономь, а скоро придётся переходить на что-то попроще.
— Последние капли на меня тратишь. Не стоит.
— Я тебя так завлекаю и отгоняю соперниц. Будешь пахнуть мной, чтобы никто не покусился.
— О, коварная соблазнительница! — рассмеялся я, а про себя подумал, как тонко она почуяла мой душевный раздрай.
Чувствительные существа, эти женщины. Надо будет выдать её замуж за хорошего человека. Потом, когда всё у нас закончится. А пока она мне самому нужна. Лекарство вполне подействовало. В новый день я входил с готовым планом и без всяких Темниковых в голове.
На химкомбинате меня встречали. Завком так и брызгал радушием и оптимизмом, хотя я даже не вытащил удостоверение. Ни одно, ни другое. Действовать я собирался по ситуации. Станут права качать — получат майора Казакова, по нормальному отнесутся — лайтового журналиста Волоха.
«Хорошо, — решил я. — Очко в пользу журналиста».
И потянул из кармана удостоверение Волоха.
— Ни-ни, — замахали на меня руками. — Телефонограмму получили. Предупреждены. Идёмте, продемонстрируем вам нашу гордость — альбомы с фотографиями. Сможете переснять для статьи.
— А интервью?
— Пока смотрите альбомы, подойдёт наша Людочка. Она ответственная за шефство над детским домом.
— Отлично. Показывайте вашу гордость.
Неужто Алла всё-таки подсуетилась? Скорее всего, да. Не то шиш бы мне предъявили, а не альбомы и полную готовность к сотрудничеству.
Альбомы были парадно-выходные, соответственно, выше всяческих похвал. На такой вот случай и заготовлены. Пудовые талмуды в коленкоровых зелёных переплётах, внутри аккуратно вклеенные и подписанные по трафарету фотографии.
Дед Мороз с посохом и румяная Снегурка в кругу детей. Под ёлочкой слушают стихи. Они же достают из мешка подарки. А дальше у нас что? Вот так неожиданность, и снова те же лица. Пролистав первые два альбома, я познакомился с репертуаром новогодних утренников лет за десять, а скорее больше. Снегурка постарела, дед Мороз набрал с полцентнера веса. На последних страницах кушак едва сдерживал рвущееся на волю пузо и норовящие расползтись полы шубы.