Аферистка
Шрифт:
Григорий ужасно огорчился и пошел назад, решив, что лучше будет сидеть во дворе на скамейке и слушать болтовню о болях и болезнях, чем наблюдать страдания исполина, седого Днепра, которые доставляют ему люди.
— Сколько времени, ну хотя бы приблизительно, требуется вам для лечения моей Татьяны? — спросил он у Любови Петровны, когда подошла его очередь зайти к ней.
— Все зависит от того, в каком состоянии она вернется из больницы, — ответила целительница. — Может она вообще без моего вмешательства обойдется.
— Хорошо, тогда скажите, какой наибольший срок забирает лечение подобных недугов при неблагоприятном протекании?
— О чем ты стараешься узнать?
— Хочу после вас повезти ее на море. Но путевки надо заранее приобрести. Вот я и высчитываю, на когда их брать.
Любовь Петровна взглянула
— Бери на вторую половину июля, не промахнешься.
— Скоро увидимся, — простился Григорий. — Что-то привезти в следующий раз? Вам или Игорю Свиридовичу?
— Нет, нет, большое спасибо!
Они еще немного поговорили о своих бытовых делах, и Григорий поехал домой.
Уже давно стрелки часов показывали за полночь, а к Григорию все не шел сон. Он переворачивался с боку на бок и никак не мог удобно улечься. А когда, казалось, устраивался, у него начинало чесаться то на ноге, то на спине, то за ухом. И он снова шевелился и снова искал удобную позу, чтобы успокоиться. В конце концов не выдержал и вышел во двор. Здесь было немо — пора сверчков еще не настала, только иногда вкрадчиво разрезала воздух ночная птица или летучая мышь, распространяя звук неуверенного шелестения. И от этого их замедленного движения делалось страшно, будто где-то вблизи рыскали призраки и искали возможность наброситься на живого человека. Григория пронял мистический страх, и он возвратился в комнату. Когда уснул, не заметил.
Под утро ему приснился сон, от которого он мигом побежал подвергать испытанию недавно оборудованный душ. А потом даже не захотел завтракать.
Снилось, что он находится где-то в толпе: то ли на рынке, то ли на большом вокзале, и ему приспичило присесть на унитаз. Он быстро нашел нужную дверь и нырнул в кабинку. Вдруг унитаз, стоя перед которым он расстегивал ширинку, начал расти, становиться выше и шире. Григорий испугался, что не успеет сделать свое дело, поэтому, оставив брюки где-то внизу, обхватил заразный горшок руками и взгромоздился на него сверху. Затем примостился с краешка, спустил ноги вниз, уцепился по сторонам за утолщенные окраины и сосредоточился на себе. Но справить нужду не удалось. Изнутри сосуда, оттуда, где должна была быть вода, появилась пена и полезла вверх, будто туда какой-то паразит вбросил карбид. Скоро стало понятно, что это поднимается то, что должно после многих-многих людей проваливаться в слив и исчезать с глаз. Липкая гадость перла на Григория, ближе подбиралась к его обнаженному телу. Пришлось бедному спрыгивать вниз, справляя нужду на ходу. Только это не помогло — густые и жирные лоскуты выплесков уже усеяли весь пол вокруг унитаза. Скоро они начали падать Григорию на голову, укрыли плечи, потекли по спине. Григорий в бешеном темпе сдирал с себя изгаженные одежды, но человеческие экскременты подбирались к коже, нарастали на ней толстым слоем, щекотали ее в нежных местах. Дверь кабинки открыть не удавалось, и Григорий ухитрился перемахнуть через перегородку и броситься наутек, вместе с тем довольно скоро поняв, что спастись не удастся. За ним гнался уже не отдельный комок, не языки или куски мерзости, а целый ее поток. И он, Григорий, вот-вот должен был утонуть в нем.
На улице уже всходило солнце и било лучами через неплотно спущенные жалюзи в комнату, словно несло впереди всех досад победное знамя жизни и радости. При таком солнце, таком чудно начинающемся дне грешно было оставаться в плохом настроении.
Смыв с себя остатки сна, Григорий метнулся в гараж и завел машину. Сегодня приезжала Татьяна и он ехал ее встречать. Надо было быть в форме, для чего как можно быстрее лишиться памяти о безобразном видении, всей этой ночи, а для этого еще до поездки на вокзал изменить обстановку, обновиться во впечатлениях. Известно, что англичане после потрясений предпринимают кругосветные путешествия, дабы забыть о них, накопив новые впечатления. Этот сон был для Григория сродни такому потрясению, которое стоило кругосветного путешествия. Только у русских для этого есть свой мир — ширь и раздолье полей!
Прислушиваясь к урчанию мотора, он пошел в палисадник, нарезал пионов, сосчитав требуемое количество, и выехал со двора.
Скоро им завладела нервная дрожь — верный признак сильного ожидания. Поезд из Москвы должен был остановиться
Невольно вспомнилось, что вчера ему принесли телеграмму от свояка, Карининого брата. Тот извещал, что хочет забрать подаренную машину, так как теперь они уже не родственники. И вдобавок он в конце концов устроился, имеет постоянное жилье, работу и семью, так вот надо все поставить на свои места. Телеграмма была длинной, путаной и неприятной. Не потому, что не хотелось оставаться без машины, нет. Ведь Григорий не мог на ней ездить дальше тех мест, где его знают, так как у него фактически не было соответствующих документов. А потому была неприятной, что напомнила об опостылевших ошибках из бывшей жизни. И надо же было так совпасть, чтобы этот свояк приезжал так несвоевременно. Здесь как раз надо Татьяне уделить внимание, а тут его черти несут. Это, конечно, не критически, но не желательно. Когда же все-таки он прибудет? Написал хотя бы что-то конкретное! А то «скоро», «при первой возможности»…
Она отогнала от себя томление духа, оцепенение воли и воображения, липучее отчаяние, так как от этого ее мир делался угнетающе плотным, душным, даже удушающим, как наиболее плохие и хмурые круги ада, выдуманные не Данте, а какой-то скучной бездарью. Выжить в таком мире не представлялось возможным двояко: во-первых, так как ад и, во-вторых, потому что скучный, — а она рискнула именно выжить. Так не складывать же теперь лапки покорно и не умирать, не попробовав приспособиться к новым обстоятельствам! Поэтому вынуждена была искать спасение, и оно могло прийти только извне, насыщая ее внешними впечатлениями. Да, внешними, ведь внутренние ее озарения как раз и привели к такому состоянию души.
Еще в Днепропетровске, когда она ездила туда на консультации по поводу косметической операции, ей сказали, что после такой, если говорить о лице, тяжелой и большой по объему травмы, должно пройти по меньшей мере полгода, прежде чем можно будет делать пластику. Но она не прекращала хлопотать о своей внешности, поскольку, во-первых, хотела скорее найти специалистов, которым доверилась бы, и предварительно показаться им, а во-вторых, избавиться от ощущения безысходности, разорвать цепи, путы, в которые попала желанием судьбы — внезапно, неожиданно, нежданно-негаданно.
Так вот, изучив записи в заветной записной книжке, нашедшейся при ней после аварии в ее новой сумочке, взяла оттуда остатки денег и поехала в Москву. Дорога снова лежала через Днепропетровск, а там у нее было время погулять, и она зашла в Ю-Банк. В арендованном на предъявителя сейфе Татьяна нашла все для себя необходимое, даже больше того — документы на имя Омахиной Улиты Геннадиевны. Теперь она догадывалась, кто лежит на славгородском кладбища под плитой с лаконичной надписью: «Галина». Лицо девушки, смотрящей с фотографии паспорта, нравилось, и она решила, что в результате пластики должна добиваться наибольшего сходства с ним, чтобы можно было пользоваться этими документами. Вот и хорошо, значит, есть фотография — и есть что показать косметологам.
В Москве ощутила себя легко, расковано, будто все тяжелое и плохое произошло не с нею, будто оно было навеяно увиденным кино, но вот она вышла из кинотеатра и погрузилась в свою обычную, приятную жизнь. Сравнительно просто и без задержек порешала нужные дела, немного пришла в сознание после всего, что произошло в последнее время, побывала в клинике «Богиня», где ее осмотрел не кто иной, как сам доктор Эдмонд Германович Ситник.
— Вы правильно сделали, что приехали заблаговременно, — похвалил он Татьяну. — Сейчас вам не помешает пройти у нас подготовку к будущей операции, принять двухнедельное лечение, направленное на общее укрепление кожи. Ведь то, что покрывает наш организм, — это отдельный, самый больший по размеру и очень важный орган. А врачей соответствующего профиля, если не считать нас, косметологов, да еще дерматологов, в медицине не существует. Это безобразие. Мы в своей клинике ликвидировали этот недостаток, и занимаемся не только пластической хирургией, но и консервативным восстановлением кожи, для чего разработали терапевтические — взвесьте, не косметологические — методики лечения и предотвращение ее заболеваний.