Афганский «черный тюльпан»
Шрифт:
— Товарищ майор! Вы мне — не командир и Ваши приказы я не могу исполнять. Эта задача несет в себе многочисленные жертвы населения, а отвечать буду я один, так формально получится, что я самовольно открыл огонь по городу без приказа своего командования.
Олег внимательно посмотрел Коростылеву в глаза. Тот — на него. Глядя на Олега, Коростылев ясно представлял себе центральную улицу в утренний час. Базары, лотки с товаром, толкотня в людском потоке, какие-то планы жителей на этот день…
— Приказ Вам будет, — сказал разведчик негромким голосом.
— Вот когда будет,
Он в смятении ушел к себе в батарею. В комнате прилег на кровать поверх одеяла и не отвечал на вопросы своих офицеров. Заложив руки за голову и закрыв глаза, Коростылев молил Бога, чтобы ему не отдавали этого приказа.
— Моя батарея придана десантно-штурмовому батальону, мы здесь в провинции одни. Мое прямое начальство далеко. Может, пронесет… — думал он, не замечая удивленных взглядов Потураева, Костюкова и Кривониши.
Посыльный штаба батальона позвал его к радиостанции. Мощная радиостанция на базе автомобиля ГАЗ-66 с засекреченной аппаратурой связи (ЗАС) стояла около штаба батальона, укрытая маскировочной сетью песочного цвета. Коростылев взял трубку радиотелефона:
— Пермь у аппарата! Прием!
В ответ он услышал и узнал голос командира бригады из Гардеза:
— Пермь! У аппарата 110-й! Приказываю Вам выполнять распоряжения известной Вам группы разведчиков! Как поняли? Прием!
— Я — Пермь! Вас понял! Прием!
— До свидания! Конец связи!
Позывной Коростылева «Пермь». Разговор шел открытым текстом, так как засекреченная аппаратура связи зашифровала слова и в эфир идет эдакое бульканье (на слух звучит, как буль-буль-буль). Вторая, принимающая станция, расшифровывает это бульканье и абонент слышит сообщение на нормальном языке. Перехват разговоров по ЗАС исключен.
Итак, приказ Коростылев получил. Пусть в устной форме, но и его нужно выполнять.
— Быстро разведчики сработали. Связались с Кабулом, развед. отдел сообщил командованию 40-й Армии, Армия приказала комбригу, а тот отфутболил приказ мне, крайнему, — думал он, выходя из аппаратной радиостанции. Майор Олег уже стоит здесь.
— Ну что, Николай, есть приказ?
— Приказ есть, — отвечает Коростылев и теперь пытается выдвинуть свои требования:
— Олег! Если вы, разведчики, так все можете, то дайте мне завтра утром вертолет при стрельбе. Я поднимусь на нем над огневой позицией километра на полтора и по радио прикажу батарее сделать один выстрел дымовым снарядом. В бинокль я с высоты рассмотрю ту улицу и увижу разрыв дымового, пулеуказательного, снаряда. Если будет отклонение, то сделаю корректуру в установке орудий, передам их на позицию и беглым огнем фугасных снарядов будем стрелять точно по цели, избежав больших жертв мирного населения. Все лучше, чем стрелять вслепую на дальность более десяти километров.
— Нет, Николай, вертолета мы тебе не дадим. В этом случае теряется фактор внезапности. Пока ты сядешь в вертолет, пока взлетишь на нужную высоту, пока будешь управляться с дымовым снарядом — действующие разведчики вокруг нас давно по радио сообщат об этих приготовлениях и будут приняты меры к укрытию от артогня, —
Уже стемнело. В батарее Коростылев сообщил офицерам о полученном приказе. Они притихли. И Потураев, и Костюков, и Кривошина сразу поняли свою ответственность, которая возлагается на их командира. Коростылев решил: все офицеры будут на своих картах готовить данные для стрельбы и сравнят их. При значительных расхождениях будут искать ошибку, чтобы точно определить направление и прицел для стрельбы. И они вчетвером, при свете керосиновых ламп, начали работать.
Дальность стрельбы 11 500 метров. Стрелять нужно было за склоны гор, которые нависли перед ними. Результатов стрельбы они не увидят, не услышат даже звуков разрывов снарядов.
После двух часов ночи офицеры разбудили солдат и вывели их на огневую позицию. Коростылев решил провести огневой налет ими, тремя орудиями, постоянно стоявшими в боевой готовности.
Командиры орудий и наводчики стали устанавливать вычисленные данные на прицелы орудий, другие солдаты готовили снаряды. Офицеры проверяли их работу. Коростылев молча сидел в стороне на снарядном ящике и с болью в сердце думал о уже неизбежных смертях гражданского населения.
Ровно в 9.00 он выстрелил из пистолета в воздух, дав сигнал первому залпу… Тяжелые снаряды полетели за горы. Через полчаса все было кончено.
— Первое стрельбу закончило!
— Второе! Третье! — доложили командиры орудий Сердюков, Орасанов и Быков. Коростылев оставил офицеров на позиции руководить чисткой гаубиц, укреплением осыпавшихся от выстрелов орудийных окопов, а сам пошел к разведчикам.
— Олег, — спросил он, — когда будут известны результаты стрельбы?
— Дня через четыре, когда наш агентурный разведчик сможет вырваться из города и тайно сообщить мне эти результаты, — сказал майор Олег.
Разведка донесла, что Гульбеддин Хекматияр на это совещание полевых командиров из Пакистана не прибыл. Все из-за чего заварилась эта каша, не случилось.
А артиллерийский налет состоялся… По докладу агента, малая часть снарядов легла на огороды рядом с улицей, а остальные сделали большие разрушения. Есть погибшие и раненые среди населения.
Контрразведка Гульбеддина сработала лучше. Он узнал, что советские знают о его передвижениях и готовятся к его физическому устранению. И он остался в Пакистане. Скорее всего, агентурный разведчик из афганцев вел двойную игру с майором Олегом из ГРУ.
Кто такой Вальбеддин Хакретияр? Почему его подпольная кличка «техник»? Тогда, в апреле 1982 года, Коростылев толком ничего не знал об этом человеке. И только после вывода Советских войск из Афганистана в 1989 году он немного узнал о «своем крестнике». Вальбеддин в то время был почти его ровесником, 32 года, а Коростылеву 30 лет. Среднего роста, с длинной черной бородой. Он получил хорошее образование в Англии, закончив гуманитарный и технический университеты (отсюда «техник»). Когда вошли советские войска, Вальбеддин организовал Партию Освобождения Аганистана и под его знамя стал созывать борцов за веру.