Афганский кегельбан
Шрифт:
Сходство с Лидой, конечно, Механик сразу заметил. Как и сходство со своей покойной женой. Ростом девахи, конечно, не в него пошли. А вот в мордашках кое-что проглядывает.
— Здравствуйте… — нерешительно произнес Олег Федорович, не рискнув называть юную даму на «ты».
— Здравствуйте! — ответила Галя. — Почему меня похитили из поезда? Я американская гражданка. В чем меня обвиняют и почему нет адвоката?!
Должно быть, ввиду того, что Еремин был одет намного приличнее, чем все, с кем Галя общалась до этого, она приняла его за большого начальника. Или за главного мафиозо, возможно.
— Американская гражданка, стало быть… — вздохнул Механик, которого эти самые слова очень сильно резанули. Хотя он сам, вообще-то, согласно
— Да, именно так! — запальчиво воскликнула Галя. — И у вас будет масса неприятностей, если мне не предоставят адвоката!
— Понятно, — сказал Еремин. Нет, если внешне девки очень похожи одна на другую, несмотря на пять лет разницы, то по характеру сразу чуется, кто есть who.
— И вообще я не хочу разговаривать с вами! — объявила мисс Твиггс.
— А зря, между прочим, — заметил Механик, срочно припоминая, что могла запомнить эта большая и сердитая с тех давних времен, когда, топая пухленькими ножонками по полу, подбегала к пришедшему со службы папочке и пыталась дотянуться до нижних пуговиц шинели. Лидуська, которая тогда была намного рослее и бойчее, как-то неназойливо оттирала младшую сестричку от родителя, а та с расстроенным личиком все тянула ручонки и пищала: «Я тозе к папе хосю!» — или что-то в этом роде.
Лихорадочное копание в мозгах привело к тому, что Еремин сумел вспомнить лишь один случай, который мог бы, по его разумению, запечатлеться в памяти у малышки.
Произошло это при встрече того самого рокового 1989 года. По мнению Механика, год этот стал роковым не только для него лично, ибо Олега именно в этом году посадили за кражу списанного движка, но и для всей страны. Именно тогда Горбачев вывел все войска из Афгана, расписавшись в том, что проиграл эту войну. Именно тогда созвали I съезд нардепов СССР, на котором высветились все грядущие неприятности. Опять же тогда как из дырявого мешка посыпалось: Карабах, Тбилиси, Фергана…
Но поскольку продажа списанного двигателя принесла Механику кое-какой навар, встречал он этот год вполне прилично, благо начпрод полка сумел добыть для товарищей офицеров и прапорщиков весьма неплохие заказы. С шампанским, водкой, красной рыбой, шпротами и даже с баночкой лососевой икры. Правда, в нагрузку еще какой-то колбасы дали, типа «собачьей радости», которую кот Вася осторожно понюхал и не стал жрать, да еще к тому же поскреб пол лапами, будто дерьмо закапывал. Но это так, мелочи жизни.
В общем, свой последний новогодний праздник в кругу родной семьи Механик надолго запомнил. И на зоне его вспоминал, и в бомжатниках, и во всех иных местах, куда его позже закидывала судьба. Даже на Хайди, в раю земном, и то вспоминал встречу 1989 года, как нечто самое светлое и безвозвратно утраченное. И дело было не в советских деликатесах. Просто настроение тогда у Еремина полностью соответствовало понятию «праздничное», с женой у него на тот момент вроде бы все хорошо складывалось, девчонки не болели — чего еще надо? Даже начальство, которое еще ничего не знало о движке, поощрило к празднику. То ли грамотой, то ли благодарностью — этого Еремин уже не помнил. Конечно, опасения насчет того, что о движке узнают, почему-то не грызли старшего прапорщика. Ведь тот дизель все равно должен был уйти в мартен. А Еремин его восстановил и колхозникам продал. Все польза народному хозяйству! Выговора ожидал, конечно, может быть — досрочного увольнения, но суд, два года… И в мыслях не было!
Так вот, на тот Новый год, который Еремины собирались встречать исключительно в семейном кругу, начали гулять часов с восьми. А в десять уложили девчонок спать и стали какие-то передачи смотреть. Потом без пяти двенадцать Олег начал шампанское открывать. Верхний свет потушили, свечи на столе зажгли, елку включили. Налили бокалы, чтоб чокнуться ими ровно с двенадцатым ударом часов. Вот тут-то, когда куранты уже начали полночь отбивать, послышалось: топ-топ-топ! —
— У меня к вам, гражданка Еремина, — жутко официальным тоном произнес Механик, — всего один нескромный вопрос: помните ли вы, как и когда впервые встречали Новый год? Ну и кто вас тогда спать укладывал, если можно.
Тут произошло что-то похожее на дежа вю. Эта семнадцатилетняя брюнеточка, ростом метр восемьдесят или даже побольше, неожиданно захлопала ресничками, приоткрыла ротик и уставилась на Олега Федоровича примерно таким же взглядом, каким тринадцать лет назад смотрела на шампанское, свечи и елку.
— Вы хотите сказать, что вы — мой отец? — пробормотала мисс Твиггс, и Механик, у которого язык отчего-то присох к нёбу, смог только утвердительно кивнуть головой.
Часть вторая
ВЫЕЗДНАЯ ИГРА
РАЗМЫШЛЕНИЯ В ХУДЖРЕ
— Алла-иль-алла-ла-и! — пронзительный и переливчатый голос муэдзина с невысокого минаретика старенькой мечети, давшей трещину во время сильного землетрясения, произошедшего несколько лет назад, плыл над плоскими крышами окруженного горами кишлака, резонировал в скалах, возвращался усиленным эхом, будто сам Аллах помогал своему служителю призывать правоверных.
— Азан, — прокомментировал Болт, — приглашение к вечернему намазу. Давненько не слыхивал, однако.
— Нам тоже мазаться? — скромно спросил Механик, небось припомнив, как прошлым летом, в «Мазутоленде», перед выступлением из деревни Маконду Болт приказал «произвести вечерний намаз», то есть покрыть физиономии маскировочной краской.
— Позже, — коротко ответил Болт, не улыбнувшись. Похоже, здесь ему хохмить не хотелось.
Таран тоскливо обвел глазами беленые глинобитные стены, тюфяки на полу. Хотелось проснуться и обнаружить себя в той самой комнатке, которую они с Надькой занимали в самые первые дни супружества, в казарме «мамонтов». Или, лучше, в уютной квартире Веретенниковых, где обитали после этого. А еще лучше — в Юркиной родной квартире, конечно, в такой, какой она стала после ремонта.
Но все это — мечты несбыточные. Не сон вокруг — явь поганая. И Юрка вместе с Болтом, Механиком, Ваней, Валетом и Богданом не где-нибудь, а в Афганистане. В том самом таинственном и жутком Афгане, о котором Юрка впервые услышал еще в старшей группе детского сада, а первых солдат в «песчанках» и тогда еще очень непривычных кепи увидел, наверно, года через два после этого.
Все началось пять дней назад, в то самое утро, когда Болт заехал за Тараном и отвез его на работу.
«Повезло тебе, юноша! — сказал Болт. — Обо всем, что я вчера говорил, можешь забыть. Ты зачислен. Пять суток интенсивной подготовки — и работа по профилю. На эти пять суток в отношении нас всех вводится четвертый режим. Так что докладывай супруге о том, что тебя отправляют в командировку на неопределенный срок».