Афганский осведомитель
Шрифт:
— Если возникнут какие-то осложнения — сразу вызывайте меня.
— Обязательно, доктор, — заверил женщину Евтушенко.
— Что со мной произошло? — хрипло спросил Кирилл, когда они с особистом остались в комнате вдвоем.
— А ты что, совсем ничего не помнишь? — медленно спросил майор, присаживаясь в кресло рядом с кроватью.
— Я помню, как пришел Прохор и сказал, что на артиллерию теперь рассчитывать не приходится и нужно выбираться из дувалов, чтобы «духов» встретить ручными гранатами. На этом все…
— Вы встретили басмачей гранатами, а потом началась рукопашная схватка, — тихо, взвешивая каждое слово,
— Их все-таки взорвали? — прохрипел Марков.
— Да нет, — скупо улыбнулся особист. — Помощь вовремя подоспела. Когда информация о захвате каравана с ПЗРК дошла до штаба армии, сразу же на место была направлена воздушно-тактическая группа из роты специального назначения и мотострелковый батальон, усиленный танками. Но пришли они, что называется, под занавес. Ваша группа, взявшая караван, потеряла пятнадцать человек «двухсотыми» и двадцать один «трехсотыми». Большие потери? — задумчиво, будто сам себе задавая вопрос, спросил Евтушенко и тихо ответил: — Большие, но это оправданные потери. Вы захватили двести зенитных ракет и положили у мертвого кишлака почти полторы сотни моджахедов. Как ни по-людоедски звучит, но счет в нашу пользу с большим перевесом.
— Как Гриша Кочетов, его вроде миной накрыло? — с тревогой спросил Кирилл. Ему снова захотелось пить, но Евтушенко просить не стал. Сам протянул руку, взял бутылку и, приподнявшись на локте, с жадностью припал к горлышку.
— Мина угодила в стену дувала, та рухнула, придавив находящихся внутри. Рацию всмятку, радисту поломало руки, а вот Кочетова привалило целиком. Хорошо, что помощь пришла вовремя, успели отрыть. Сейчас лежит в ташкентском госпитале, весь в гипсе. Кстати, там же находится и твой охранник лейтенант Ковалевский, ему по плечо ампутировали руку…
В комнате повисла неловкая и гнетущая тишина, Марков только зубами скрипнул от душевной боли, считая, что он виноват в смерти пожилого старшины Огородника и в том, что еще совсем молодой парень Федя Ковалевский стал инвалидом на всю жизнь. А он уцелел и почти невредим. В груди неприятно запекло, капитан несколько раз тяжело вздохнул и спросил:
— А меня-то как сюда угораздило?
— Тебя в общей свалке отрыл Вакуленко, на тебе лежали пять дохлых «духов». Ты рвал их буквально на части и под этими трупами чуть не задохнулся. Четверо суток не приходил в себя, уже думали отправлять в Кабул в армейский госпиталь. Но, к счастью, ты сегодня очухался, врач сказала, теперь пойдешь на поправку.
— Мне нужны водитель и охранник, поможете, Роман Иванович? — не дослушав особиста, спросил Марков.
— Конечно, — даже не удивился такой просьбе Евтушенко. — Вон сейчас без дела болтается твой ангел-хранитель Вакуленко. Пусть при тебе будет, все равно до дембеля ему всего ничего осталось. И водитель найдется.
— Они мне нужны на завтра, — угрюмо прохрипел сыщик.
— Да ты что! — возмутился майор. — Окстись, Кирилл. Врач сказала, хотя бы неделю нужно отдохнуть. Нервная система у тебя как взведенная граната, в любой момент может сработать. И что тогда? А я тебе скажу что — или дурак безмозглый, или вовсе труп. Понимаешь это?
— Понимаю, что специфика моей службы — это работа с агентурой, —
— Прекратите истерику, капитан! — зло выкрикнул особист. Как всякий контрразведчик, он был хорошим психологом и знал, на что кому давить. — Ты что, думаешь, что такой незаменимый, супергерой-одиночка? Так вот, Аника-воин, два дня тому назад с гор вернулась ваша команда «Кобальта». Майор Артюхов, когда узнал о гибели своего старого друга старшины Огородника, пытался тебя убить. По крайней мере, хватался за табельный «ствол» и выкрикивал угрозы в твой адрес. Но потом одумался и поступил в духе штабистов, проще говоря, накатал начальству объемную «телегу», в которой обвинил тебя во всех смертных грехах. Я, конечно же, сообщил об этой херне в особый отдел армии. Там этот опус, конечно, перехватят и нейтрализуют, но нужно время. Сейчас в Кабуле большой московский шмон…
— Да пошел он со своей «телегой» вместе, — зло выкрикнул Кирилл, ему сейчас было плевать на угрозы сибиряка.
— Я же сказал, не кипятись, опер, — жестом остановил его контрразведчик. — Ты знаешь нашу систему. Бумага, получившая официальный ход, пострашнее артиллерийского залпа. Сам ведь знаешь, что будет дальше… Тебя отстранят от оперативной работы, потом сопроводят в Кабул, а то и вовсе вернут «за речку» в Союз, и начнется следственная тягомотина. Вот тогда ты, Кирилл Николаевич, вспомнишь про своих информаторов, агентов, но будет поздно. Как сказал классик в бессмертном запрещенном произведении: «Поздно, Аннушка пролила масло»… А твоя информация, сам знаешь, как бывает важна для армии.
Евтушенко замолчал, Кирилл также молчал, то ли не спеша озвучивать свои мысли, то ли осознавая суровую правду слов особиста.
— Давай, товарищ капитан, мы придем к компромиссному решению, — веско заговорил Роман Иванович. — Вместо недели, которую требует для твоего восстановления товарищ доктор, ты вылежишь, ну, скажем, три-четыре дня. Я за это время решу вопрос с «телегой», а дальше, так и быть, работай со своим «дятлами». Ну что, добре?
— Добре, — вынужденно улыбнулся Марков. То, что он услышал, было единственно верным решением.
— Да, еще, — вспомнил Евтушенко, — и последнее. Чтобы избежать разного рода эксцессов, ты эти дни оставайся на вилле. Отбывай постельный режим…
Вечером того же дня Маркова навестил Прохор. Как успел заметить Кирилл, у прапорщика на левой скуле багровел грубо зашитый шрам. Глаза десантника глубоко запали, как будто от долгой бессонницы, а кривая ухмылка говорила о нездоровом настроении.
— Что, детинушка, невесел, — с улыбкой встретил разведчика Кирилл. — Тебя вроде, как я слышал, к ордену представили?
— Ага, представили, — кивнул разведчик, гримаса злости на его лице проступила еще явственней. — Знаешь, Николаич, как говорят, одной рукой дают, другой забирают.
— Это как же так? — не понял сыщик.
— А очень просто. Комбат написал на отличившихся представления на ордена за караван, а Башибузук снял меня с командования взводом. Формулировка — «за несвоевременный доклад и самоуправство, повлекшие смерть подчиненных». Красиво завернул, собака, хоть сейчас сдавай меня в трибунал.