Афганский рубеж
Шрифт:
Да и нет гарантии, что там помогут нашему товарищу. В Баграме, до которого лететь на пять минут дольше, гораздо лучше условия.
— Мы его повезём в… — рыкнул мой командир звена, но я вовремя его дёрнул за рукав.
— Так точно, товарищ полковник! Разрешите выполнять? — сказал я.
— Разрешаю. Запускаемся! — произнёс Берёзкин, задрал нос и пошёл к вертолёту.
В воздухе продолжал кружить Ми-24. Борт Чкалова горел, отбрасывая в воздух чёрные клубы дыма, которые постепенно накрывали
— Саня, ты чего?
— Ни «чего», а пошли запускаться! На земле решил с полковником бодаться? Взлетим и тогда пошлём его. У нас времени нет спорить с ним, — объяснил я.
— Ему же нужно доказать, что в Чарикаре просто фельдшеры. Там нет такого госпиталя, как в Баграме!
Я закрыл дверь и затолкал Батырова в кабину и усадил на место командира вертолёта. Карим в это время оказывал помощь Чкалову. Моего не самого тактичного обращения с командиром звена он и не заметил.
— Вот и хорошо. Летим в Баграм. Работаем, — спокойно ответил я.
Быстро начали запускаться. Павел Валерьевич к этому времени встал в круг над нами и начал выполнять виражи.
— 207й, прикрываем тебя. Всё спокойно, — объявил по радиосвязи Берёзкин.
Взлетать нужно как можно быстрее. Иначе дождёмся духов, а в прикрытии Павла Валерьевича я не уверен.
Двигатели запустились, и Димон оторвал вертолёт от площадки.
— Сразу запроси Баграм, — подсказал я.
— Окаб, 207й, — запросил Батыров руководителя полётами.
В эфире началось «бульканье» и хрип. Похоже, что Берёзкин начал выходить на связь, но сделал это одновременно с группой руководства Баграма.
— Окаб, 207му, иду к вам с посадкой у госпиталя. На борту трое раненых. Передайте туда, чтоб встречали.
— 207й, 105му, — запросил Берёзкин.
Батыров посмотрел на меня.
— Держи курс в медсанбат. Плевать, что он скажет, — ответил я по внутренней связи.
Димон кивнул и ничего не ответил начальнику политуправления. Руководитель полётами быстро передал нам условия на аэродроме, а пара Ми-24 начала выходить вперёд. Похоже, что Березкин решение поменял.
— Сань, возьми управление, — сказал Батыров, и я взялся за ручку.
— Управления взял.
— Нас ждёт очень много писанины. Ты понимаешь, что мы должны будем доложить о его халатности? — произнёс по внутренней связи Димон.
— Да, но дадим ему шанс самому об этом доложить. Если не сделает этого, тогда доложу я.
Батыров отклонился назад и протёр вспотевший лоб.
— Нас заклюют, Сань. Не будет повышения, академий, наград.
Ох и не о том думает командир!
— Пойди, в грузовую кабину сходи, — сказал я по внутренней связи.
— Зачем?
— Леониду в глаза посмотри и скажи ему то же самое. Что тебя много писанины ждёт, что наград тебя лишат за то, что ты сделал и ослушался приказа. Повернётся у тебя язык? — посмотрел я на Батырова и отвернул вертолёт в направлении медсанбата.
Через пару минут зашли на посадку на площадку. Два УАЗа «таблетки» уже ждали нас, а солдаты бежали к нам с носилками.
Димон держал управление, пока я помогал вынести Леонида. Аккуратно положили его на носилки, но Чкалов что-то говорил и просил остановиться.
— Лёня, всё уже позади. Тебя в госпиталь доставили, — сказал я.
Лёня взял мою ладонь и сжал её, насколько у него хватило сил. Его рука была вся обожжённая, покрытая волдырями, и стало тёмно-розовой.
Представляю, как ему сейчас больно от такого прикосновения, но Чкалов и не думал отпускать руку.
— Сань, если чем обидел, извини. Ты вправе был меня там оставить.
— Ты чего, братишка?! — улыбнулся я. — Мы своих не бросаем. Ты же свой!
— Свой… хорошо сказано, — прохрипел Лёня и отпустил руку.
К нам подошёл доктор и расспросил, сколько времени прошло и какие ещё могли быть травмы. Пока мы помогали нашим товарищам вылезать, УАЗ с Чкаловым уже уехал.
Ребят погрузили на санитарку и вернулись в вертолёт, чтобы перелететь на аэродром. После посадки в Баграме уже на рулении было заметно, что на стоянке нас ожидают. И совсем не тот, кого приятно видеть.
— Сань, тут не только УАЗик Енотаева, — сказал Димон, когда мы зарулили на стоянку.
— Конечно. А ты думал, что Берёзкин не подстрахуется, — ответил я по внутренней связи.
На стоянке уже стоял Павел Валерьевич и что-то жёстко выговаривал командиру эскадрильи Енотаеву. Наш бородатый комэска только кивал, но делал это без должного энтузиазма.
Как только выключили двигатели, начальники начали движение в нашу сторону. Активные жестикуляции начальника политуправления выглядели неким проявлением нервозности. Да и выражение лица было растерянным.
Батыров первым вышел из вертолёта и пошёл докладывать Ефиму Петровичу. Берёзкин в это время уже ушёл к себе в машину и уехал в сторону КДП. Димон позвал меня, и я поспешил к комэске.
— Приветствую, командир, — пожал я руку Енотаеву.
— Ты что скажешь, Сань? — спросил комэска, почёсывая бороду.
— Смотря о чём вы хотите спросить меня, — быстро ответил я.
— Меня интересует, что реально произошло в полёте?
Батыров кивнул, дав понять, что он уже всё рассказал. Быстро поведал, что думаю я по поводу этой аварии, и довёл состояние экипажа.
— Понятно. Я тогда поеду в медсанбат, а вас Берёзкин ждёт.
Мы переглянулись с Батыровым. Однако бежать на встречу с начальником политуправления не торопились.