Афганский рубеж
Шрифт:
Медленно пошли разворачиваться, а Берёзкин тем временем продолжал полёт в район «зелёнки». Предчувствие у меня не самое хорошее.
— 105й, пуск справа! — в эфир громко доложил Леонид.
Я сразу начал отстреливать ловушки, а Батыров маневрировать. Из района «зелёнки» потянулся белый шлейф выпущенной ракеты. Димон ушёл вниз. Резко спикировали и вынырнули у самой земли, подняв в воздух пыль и камни.
— Вижу цель. 106й, работаем! — скомандовал Берёзкин.
Ми-24 начали отрабатывать по позициям духов.
Пока Ми-24 работали по земле, Батыров продолжал запрашивать Леонида, но тот молчал. Развернувшись, мы обнаружили, что к земле быстро снижается Ми-8. Из левого двигателя шёл чёрный дым, а сам вертолёт болтало из стороны в сторону.
— Пожар левого двигателя! — в эфире начала говорить «печально известная женщина».
— 210й, иду на вынужденную, — доложил Леонид.
Он всё ближе к земле. Батыров разгоняет вертолёт, чтобы быть в районе падения Ми-8 как можно быстрее. А это время Берёзкин повторяет свою любимую мантру.
— Шагом поддержи! Шагом поддержи!
— Да заткнись! Садится он! Не мешай! — громко ответил за Леонида Батыров. Прям с языка снял!
Горящий Ми-8 всё ближе к земле. Видно, что притормаживает. Поляна, на которую он садится не очень большая, но с виду ровная. Пламя из двигателя усиливается. Перед самой землёй вертолёт слегка накренился и коснулся поверхности.
Ми-8 Леонида завалился набок и поднял огромный столб песка и камней в воздух.
— Димон, давай снижаться, — сказал я и показал на свободный участок в 100 метрах от горящего вертолёта.
Мы уже приближались к земле, как из Ми-8 выскочили три человека. Каждый пытался сам себя потушить, перекатываясь в пыли. Вертолёт объят тёмно-красным пламенем, а вверх поднимается чёрный дым.
Только мы коснулись поверхности, как я и Карим выбежали из вертолёта, устремившись к нашим товарищам. Жар от горящего вертолёта был сильнее Афганского солнца. Гул, с каким шло горение, перебивал свист винтов за спиной.
Я подбежал к первому из них. Это оказался Чкалов. Он уже не горел, но выглядел очень плохо. Тело тряслось, зубы стучали.
Лицо у Чкалова сильно обгорело и покрылось волдырями. Комбинезон в районе плеча практически расплавился и прилип к телу.
— Сели, сели, сели, — трясся Лёня.
Глава 26
В нос продолжал бить едкий запах гари и керосина, который разлился на большой площади падения вертолёта. Редкие слова Чкалова тонули в шуме винтов Ми-8. Парень трясся всё сильнее. Его лицо с каждой секундой становилось всё более розовым, а кожа на обгоревших участках становилась серой и покрывалась волдырями. Зубы стучали так, что вот-вот раскрошатся.
— Сел. Я сел. Сели, — продолжал повторять Лёня, пока мы поднимали его на брезенте и несли в вертолёт.
Его лётчик-штурман и бортовой техник уже доковыляли до нашего Ми-8, но забраться в грузовую кабину сил у них не осталось.
— Саня, Сань, — тихо говорил Чкалов.
— Лень, потерпи. Силы береги. Сейчас мы вас в больничку доставим, и тебя там подлатают, — успокаивал я его.
— А т… там медсестры кр… красивые? — задал он вопрос.
Не самый подходящий момент, чтобы обсуждать сейчас красоту наших женщин в белых халатах.
— Конечно, брат. Глазки зелёные и игривые. Пуговичка расстёгнута так, что видно ложбинку между сисями. Халатик чуть выше колена…
Над головой пронёсся один из Ми-24 и начал разворот. Второй «крокодил» тем временем начал заходить на посадку, раздувая песок по все стороны. Я прикрыл Леонида, чтобы ему в лицо не летел песок. Поток был мощным настолько, что нас чуть было не сбило с ног.
— Похоже, что это Берёзкин, — крикнул Карим.
Облако пыли начало оседать. Из кабины лётчика вылез Павел Валерьевич и направился к нам.
— Идём, — сказал я, и мы продолжили идти к нашему борту.
— Клюковкин! — услышал я за спиной крик полковника, но не остановился.
— Этот человек одним своим присутствием вызывает у меня отвращение, — сказал Сабитович.
С ним сложно не согласиться.
— Стоять, я сказал! — ещё сильнее заорал Берёзкин.
Карим посмотрел на меня и пожал плечами.
— Вот и я ничего не слышу, Сабитыч. Давай быстрее Лёньку погрузим.
Мы дошли до вертолёта и начали аккуратно укладывать Чкалова на пол грузовой кабины. Димон выключил вертолёт и уже помог остальным забраться внутрь.
— Аккуратно, командир, — передавал Карим край брезента Батырову.
Тут и появился рядом наш бравый старший группы.
— В чём дело? — спросил он у Димона, подойдя к вертолёту и сняв ЗШ.
— Дело в вас. Не нравится ваш профиль и анфас, — сказал Батыров.
Накипело у Димона. Как и у всех. Я бы ещё добавил, да вперёд командира лезть неправильно.
Карим запрыгнул в кабину. Я полез следом, но Берёзкин не дал мне этого сделать и остановил за плечо.
— Что ты сейчас сказал, сосунок? — спросил он у Батырова, состроив кислую мину.
— Вы всё прекрасно поняли, товарищ полковник. Времени мало, и нам нужно доставить товарищей в Баграм, — сказал я скидывая с себя руку Павла Валерьевича и запрыгивая в вертолёт.
— Везём их в Чарикар. Там инженерный полк и есть больница…
— Какая больница? — спросил я.
— Перебивать вздумал?! Местная больница с нашими врачами. Живее запускайте вертолёт! Это приказ, — скомандовал Берёзкин, напрягая свои скулы и утирая платком лоб.
Идея совсем плохая. Дать указание везти раненных советских лётчиков в непонятную больницу в город, который неизвестно сейчас в чьих руках находится — неблагоразумно в квадрате.