Афганский транзит
Шрифт:
– Простите, Григорий Яковлевич, к жалобе гражданки Пуговкиной я отношения не имею…
– Вот как! – разочарованно воскликнул Ножкин. – Что же вас привело в мое жилище?!
Суриков достал фотографию и протянул хозяину квартиры.
– Вы знаете этого человека?
Ножкин взял снимок. Вынул из кармана очки, приладил их на носу и долго молча разглядывал фотографию. Наконец, признав изображенного фотографом человека, сказал:
– Это мой сын. Сережа. Сергей Григорьевич.
Потом снял очки, вернул снимок Сурикову.
–
Вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Почему вы так решили? – поинтересовался Суриков.
– Э, молодой человек, – сказал старик упавшим голосом. – Вы бы с мое пожили, чтобы понимать своих детей. В последнее время Сережа сильно меня беспокоил. Но не идти же в милицию доносить на родного сына.
– Что именно вас беспокоило? – Суриков невольно понизил голос, следуя примеру старика.
– Будто вы сами не знаете. Он стал такой жестокий, злой. Я видел, как он часто возвращался домой под балдой…
– Выпивал?
– Нет, что-то иное. Для себя я даже боялся признаться, что именно. Но глаза у него не светились, и язык кувыркался.
– Значит, вы замечали, что он кололся?
– Не совсем же я слепой. Как вы думаете? – Ножкин спросил и тяжело вздохнул. – Так что он натворил и куда ему носить передачи?
– Боюсь, Григорий Яковлевич, передачи не потребуются.
– Что так? – в голосе Ножкина вновь обозначилось раздражение, похожее на то, с которым говорил о соседской суке. – У него строгий режим?
– Когда вы в последний раз видели Сергея?
– Когда? – Ножкин задумался, вспоминая. – В минувший четверг. Сегодня ведь понедельник? За ним зашли Яша и Рита. Потом они уехали. Да, точно, в четверг. Уехали на Яшиной машине.
– У Светлова своя машина?
– Своя не своя, но этот поц на ней ездит все время.
– Значит, Сергея не было дома с четверга? Вас это не обеспокоило?
– Нет. Он часто пропадает. На два-три дня. Потом приходит.
– Теперь не придет.
– Еще бы. Кто от вас приходит, когда хочет?
– Вы не о том, Григорий Яковлевич. Ваш Сергей убит. Ночью в четверг.
Старик посмотрел на Сурикова пустым взглядом, помолчал, пошевелил беззвучно губами и вдруг сказал:
– Жаль, что вы не по поводу НЛО. Очень жаль. Мы бы хорошо поговорили…
Выйдя от Ножкина, Суриков прямиком направился к дому четыре, который располагался на противоположной стороне улицы. Грустные мысли обуревали его. Трудно сказать, посещали ли хоть когда-нибудь эти трущобы городские или районные власти. Но для столицы такой уголок стоило бы сохранить на века. Как памятник развитого счастья, о котором отцы народа, никогда не съезжающие с парадных магистралей, долгое время вслух вещали тем, кто живет в закутках. Куда ни взгляни, везде кирпичные, изъеденные старостью стены. Следы запустения и ветхости, которых ни спрятать, ни залакировать. Дряхлые деревянные двери, которые до сих пор точили жучки, поселившиеся здесь
Отдел информации. 1– зв.
Общий отдел – 2 зв.
Художники – 3 зв.
«Черт-те что, – подумал Суриков раздраженно. – И ведь кто-то верит, что в такой хибаре художники будут создавать шедевры. Кто-то предполагает, что многочисленные технари, запершись в старых развалюхах, – а здесь каждый дом украшен вывесками предприятий, – создадут нечто такое, что двинет прогресс, ускорит техническую революцию. Да разве можно творить, сидя по горло в мусоре, который скопился за полсотни лет? Какие светлые мысли должны были посещать голову юного Ножкина, если десять ступеней вниз по парадной лестнице, которая отделяла город от школы, оказывались длинным путем в быль, так и не ставшую сказкой?»
Взобравшись на крутой бугор по тропке, пробитой чьими-то ногами, Суриков оказался у дома, к которому шел. Зачатьевский переулок, 13. Унылое, правда, с фасада несколько подновленное ремонтом здание. Перекопанный, неухоженный двор. Все вокруг усыпано ржавыми листьями и поросло бурьяном. Железный козырек над входом, подпертый узорчатым кронштейном. Темный подъезд, пропахший кошачьим присутствием. Щербатые, вытертые ногами ступени. Всюду следы запустения и бесхозной убогости.
Поднявшись по лестнице, Суриков нажал кнопку звонка. За дверью что-то хрипловато заблямкало. Дверь открылась мгновенно, будто визитера нетерпеливо ждали. Из просвета выглянуло старческое, изъеденное морщинами лицо в белой домашней косынке.
– Вам кого, мил человек? – спросила старушка.
– Простите, вы не Квочкина?
– Да, Квочкина, мил человек.
– Тогда я к вам, Анна Сергеевна. Вы бабушка Маргариты?
– Да, мил человек.
– А сама Маргарита где? На работе?
– А ить кто ее знает, мил человек, где она, – бабуся горестно вздохнула и сухоньким кулачком потерла щеку. – Совсем от рук девка отбилась. Уже две ночи как ее нет.
– Может, три? – спросил Суриков.
– Может, и три, – согласилась старушка.
– А днями она приходила?
– Да где там, – ответила Анна Сергеевна. – Не была по кругу – ни днем, ни ночью.
– Значит, трое суток?
– Твоя правда, мил человек. Трое.
Суриков замолчал. Страшная догадка пришла ему в голову, и он помрачнел. Не придется ли ему обнаружить еще один труп?
– Спасибо, Анна Сергеевна. Если позволите, я зайду к вам еще раз.
– Сынок, – голос бабули вдруг зазвучал заискивающе и сама она стала выглядеть униженно, будто просила милостыню. – Может, купишь мне хлебушка? Выйти-то отсель я не могу. Обезножела, мил человек. Сил не стало.