Афганский транзит
Шрифт:
Локтев потряс головой, стараясь прогнать туман и избавиться от черных мух, плывших в глазах. Потом вытер ладонью струйку крови, протекшую из уголка рта со слюной, и внимательно оглядел свою руку.
– За что? – спросил он удивленно, обращаясь к Макхаму. – За что, зараза?
Тот стоял рядом, раздвинув широко ноги, и зло глядел на напарника.
– Ты чем занялся, Витя? – спросил Махкам и сверкнул глазами. – Надел новый пояс на голое брюхо и решил удивить людей своим богатством?
–
Махкам что-то сказал пехлевану. Тот отошел, взял со столика, стоявшего у дверей, газетный сверток, разодрал его, вынул и протянул Махкаму металлический шприц. Такими набивают смазку в масленки автомобиля.
– Твой? – спросил Махкам.
Локтев узнал шприц, но признавать его своим не торопился.
– Кто знает, – сказал он неопределенно. – Все железки одинаковы. Может, ты мне чужой подсунуть хочешь?
– Тогда я возьму себе, – предложил Махкам. – Хуб?
– Ну, ты паразит, Махкамка! Зараза! – Локтев мгновенно окрысился. – Друг-друг, а в лапоть, мне навалил кучу. Не ожидал от тебя!
– Покажи, что там внутри, – сказал Махкаму бородатый чалмач, до той поры загадочно молчавший.
– Амер Мирза Джалад Хан велит показать, что внутри. Ты понял, сука? Конец тебе теперь.
Локтев хотел перехватить руку Махкама, державшую шприц, но пехлеван зло оттолкнул его ногой, пнув в бок.
– Сиди, – сказал Махкам. – Не будешь рыпаться, может, простят.
Он присел на корточки, расстелил на полу газету, отвинтил головку шприца и стал поршнем выталкивать содержимое на бумагу. Сначала на нее шмякнулся янтарный сгусток тавота, затем наружу пополз серый плотный стержень, завернутый в полиэтиленовую пленку. Махкам подхватил его и вынул. Внимательно разглядел. Приложил правую руку к груди, а на открытой левой ладони с полупоклоном протянул афганцу.
– Апим, амер, – сказал он, передавая стержень. И перевел Локтеву: – Опиум это, Витя.
– Будете бить? – спросил Локтев. Он уже понял, в какую переделку попал, и догадывался, что сопротивляться в этом хлеву ему не дадут.
Махкам перевел вопрос афганцу. Тот помолчал, поджав губы. Подумал, полузакрыв глаза. Потом поглядел на Локтева и смачно сплюнул прямо на пол. Сказал несколько слов, обращаясь к Махкаму. И снова сплюнул.
– Он говорит, – перевел Махкам, – какая честь тебя бить, если у тебя барабан на боку.
Локтев облизал губы быстрым движением языка, будто плеснул змеиным жалом.
– Какой барабан? – спросил он непонимающе.
– Э-э! – сказал Махкам и широко оскалился. – Это Европа барабанщиков уважает. Джаз-маз. А здесь, кто барабанит – последний человек. Его ударить стыдно – руку испачкаешь. Понял?
–
– Это ты угадал, Витя, – сказал Махкам и засмеялся ехидно.
– Чего уж тут не угадать, – мрачно заметил Локтев. – Вон у него морда какая. Бандит твой амер. Сразу видно.
– Э, Локоть, замолчи! – Махкам даже замахнулся. – Знаешь, как у нас говорят? Хочешь нажить беду, дружи с дураком. Зачем я с тобой связался? Ты что здесь говоришь? Если он поймет, нам обоим крышка. Они непослушных не любят. Ты давай, не крути задом – не гулящая баба. Пойми, дурак, выбора у тебя нет: спереди обрыв, сзади – тигр. А ты ему зубы скалишь.
Локтев рукавом вытер, вспотевшее лицо, кряхтя, поднялся с пола. Мирза Джалад Хан, сидевший молча с лицом, не выражавшим эмоций, подал голос:
– Долго вы будете болтать? – спросил он Махкама.
Тот приложил руку к груди и поклонился.
– Барабанщик, уважаемый амер, и есть барабанщик. Слеп на один глаз, ко всему второй рукой прикрывает.
– Объясни ему все. Не поймет тебя, Паланг ему втолкует, – амер кивнул в сторону пехлевана. Тот мотнул головой в знак согласия.
Амер поднялся и неторопливо вышел из комнаты. Вслед за ним удалился и пехлеван.
– Амер Мирза Джалад Хан оставил тебя мне на поруки, – сказал Махкам. – Он надеется, что ты поймешь и будешь вести себя правильно. Сейчас еду принесут. Амер нас угощает.
– В чем я должен вести себя правильно? – спросил Локтев, злясь. Гроза, как он понял, миновала, и обычное упрямство возвращалось к нему.
– Ты не знаешь, да? – в свою очередь вспылил Махкам. – Скажи, ты от меня сколько получал в месяц? Двести? Да, Витя, ты получал двести. Чистыми. Без вычетов. И сколько времени ты их получал? Да, Витя, целый год. Ни за что получал. Одно условие тебе ставили: быть всюду примером. Ударником коммунистического труда. Не нарушать дисциплину. Не возить контрабанду. Ходить в народную дружину. Было такое условие, Локоть? Было. Кто тебе платил?
– Ты платил. Ну и что? Я думал, глаза мне замыливаешь, чтобы я на твои штучки не обращал внимания.
– Ах, какой умный! Мои штучки! Ты их видел? А потом, как ты думаешь, я тебе свои деньги отдавал? Не прикидывал? Считал, что Махкам шах-ин-шах? У него золота куры не клюют? Деньги в сундуках? Так считал? Нет, Витя, не я тебе платил. Хорошие люди на тебя свои гроши тратили. Амер Мирза Джалад Хан. Его друзья. И ты брал, ни разу не отказался. Значит, обязывался соблюдать условия. Быть ударником. Не возить контрабанду. Потом все взял и нарушил. Теперь ты у них в долгу. Верно? У кого ты опиум зацепил? Кому передать хотел?