Афоризмы

Ермишин Олег

Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа. [2487]

Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем. [2488]

На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени. [2489]

Собаки (…) не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей. [2490]

2487

«Речь

в защиту Публия Корнелия Сумы», 3, 8

2488

«Речь в защиту Публия Сестия», 68, 143

2489

«Речь в защиту Секста Росция», 16, 47

2490

«Речь в защиту Секста Росция», 20, 56

Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство – храбростью, дерзость – благоразумием, шайки – войсками, силу – силой. [2491]

Мы всегда считали подати жилами государства. [2492]

Выдающийся император [полководец] должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью. [2493]

2491

«Речь в сенате по возвращении из изгнания», 8, 19

2492

«Речь о предоставлении империя Гнею Помпею», 7, 17

2493

«Речь о предоставлении империя Гнем Помпею», 10, 28

Если нашей жизни угрожают какие-либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия. [2494]

Я (…) скорблю из-за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека [т. е. Юлия Цезаря]. [2495]

Жил довольно для славы, но для отчизны мало. [2496]

2494

«Речь в защиту Милана», IV, 10—11

2495

«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 7, 22

2496

«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 8, 25

Различие между миром и рабством огромно. Мир – это спокойная свобода, рабство же – это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни. [2497]

[Цезарь], то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству. [2498]

Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу. [2499]

2497

«Филиппики» (речи против Марка Антония), II, 44, 113

2498

«Филиппики», II, 45, 116

2499

«Филиппики», XII, 2, 5

В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся? [2500]

Я охотнее готов заблуждаться вместе с Платоном, чем разделять истину с нынешними знатоками. [2501]

«Душа так бессильна, что не видит и самой себя!» – Точно так же, как и глаз: душа, не видя себя, видит все остальное. [2502]

2500

«Тускуланские беседы», I, 1, 3

2501

«Тускуланские беседы», I, 16, 39

2502

«Тускуланские беседы», I, 27, 67

Надеяться

разумнее, чем бояться. [2503]

Смерть не имеет отношения ни к мертвым, ни к живым – одних уж нет, а других она не касается. [2504]

Итак, долой этот бабий вздор, будто умереть раньше времени – несчастье! Раньше какого времени? Данного нам природою? Но она дала нам жизнь, как деньги, только в пользование, не оговорив, до которого дня. Что же ты жалуешься, если она требует свое обратно по первому желанию? Таково было ее условие с самого начала. [2505]

2503

«Тускуланские беседы», I, 36, 86

2504

«Тускуланские беседы», I, 38, 91

2505

«Тускуланские беседы», I, 39, 93

Какую же жизнь считать долгой? и что вообще может быть долгого в жизни человека? (…) Долгим и коротким мы называем все на свете только по сравнению с тем, что людям дано и на что они рассчитывают. На реке Гипанисе, что течет в Понт с европейской стороны, живут, по словам Аристотеля, существа-однодневки: так вот, кто из них прожил восемь часов, тот умирает уже в преклонном возрасте, а кто дожил до заката, тот достигает глубокой дряхлости, – особенно если это было в день летнего солнцестояния. Сравни человеческую долговечность с вечностью – и окажется, что мы почти все такие же поденки, как и эти твари. [2506]

2506

«Тускуланские беседы», I, 39, 94

Если толпа и судит порой справедливо о достойных людях, то это больше к чести для самой толпы, чем к счастью для таких людей. [2507]

[Достойный человек в смерти не] обретет ни малейшего зла. Он даже предпочтет умереть, пока все дела его идут на лад, ибо не так отрадно накопление благ, как горько их лишение. Именно это, думается мне, имелось в виду в словах одного спартанца: когда знаменитый олимпийский победитель Диагор Родосский в один день увидел олимпийскими победителями двух своих сыновей, тот спартанец подошел к старику и поздравил его так: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти!» [2508]

2507

«Тускуланские беседы», I, 46, 110

2508

«Тускуланские беседы», I, 46, 110—111

Труд как бы создает некую мозолистую преграду против боли. [2509]

Старушки часто не едят по два-три дня – а отними на один день еду у атлета, и он с криком восплачется к Юпитеру Олимпийскому, которому служит, что он так больше не может. Велика сила привычки! [2510]

Стенать мужчине иногда позволительно, хоть и редко; вопить непозволительно даже и женщине. (…) Если и случится вскрикнуть мужу сильному и мудрому, то разве лишь затем, чтобы усилить свое напряжение, – так бегуны, состязаясь, кричат что есть сил, так, упражняясь, подают голос атлеты, так кулачные бойцы, ударяя противника, вскрикивают, (…) – это не потому, что им больно или что они струсили, а потому, что при крике все тело напрягается и удар получается сильнее. [2511]

2509

«Тускуланские беседы», II, 15, 36

2510

«Тускуланские беседы», II, 17, 40

2511

«Тускуланские беседы», II, 23, 55—56

Для полководца и солдата одни и те же труды тяжелы по-разному – полководцу они легче, потому что ему за них выше честь. (Свободное изложение мысли Ксенофонта). [2512]

Душе приходится судить о своей болезни лишь тогда, когда то, что судит, само уже больное. [2513]

Сострадание есть горе о чужом несчастье, (…) зависть есть горе о чужом счастье. [2514]

2512

«Тускуланские беседы», II, 26, 62

2513

«Тускуланские беседы», III, 1, 1

2514

«Тускуланские беседы», III, 10, 21