«Ага!» и его секреты
Шрифт:
В первом случае как бы утеряна способность к высшей форме мышления: обобщенные понятия не синтезируются, человек мыслит сугубо конкретно. А во втором — он думает, так сказать, одними абстракциями. Поскольку они не опираются на конкретные свойства предметов, то носят крайне выхолощенный характер. Тут не просто утратилась способность к каким-то умственным действиям, но нарушился сам процесс обобщения, он протекает неправильно, потому и суждения таких больных бессодержательны, нереальны; недаром про них говорят: бредовые.
Это наиболее часто встречающиеся нарушения мышления. Но они не сводятся только к распаду
Больные с неправильной логикой легко «соскальзывают» с предмета разговора либо «вязнут» в собственных мыслях, никак не могут продолжить беседу, топчутся на месте, без конца повторяясь.
Все это очень напоминает недостатки детского ума. Казалось бы, то же неумение мыслить настоящими абстракциями, перенос центра тяжести на случайные, нехарактерные свойства вещей — отсюда бесконечные выдумки, немыслимые фантазии. А некоторая непоследовательность в мыслях, тяготение к нелогичным на первый взгляд суждениям?
Недаром кое-кто из психологов уверял, что при расстройстве мышления человек опускается на более низкий уровень, соответствующий детскому уму.
Создавалось впечатление, что мышление больных как бы движется в обратном направлении. Проходя стадию детства, оно возвращается к архаическому мышлению, характерному для первобытного человека.
Но это впечатление обманчиво. Дело не только в том, что этапы развития мышления у ребенка и формы его распада у взрослых больных не совпадают. Есть ряд нарушений в работе мозга — например, «разорванность» мышления или искажение обобщения, что служит основой бредовых представлений, которые не встречаются ни на каком этапе детства и ни у каких известных первобытных народов. Тут невозможна никакая аналогия.
Что же касается похожих особенностей мышления, то здесь сходство чисто внешнее.
Действительно, образовавшиеся в уме ребенка связи не носят достаточно обобщенного характера, понятия еще толком не сформировались. Но сам по себе процесс образования понятий ребенку доступен, хотя и ограничен возрастом. Вырастая, ребенок учится думать не только конкретно, но и отвлеченно, понимать условность. Несмотря на маленькие знания и умения, в его мозгу непрерывно складываются новые понятия.
А больные с неправильно мыслящим мозгом, хотя и владеют остатками прежних обобщений, не в состоянии накопить новые. Их не удается научить умственным операциям, которыми они пользовались когда-то и которые теперь у них «выпали».
И в этом главное отличие неправильно работающего мозга от не умеющего еще думать по всем правилам: он не способен учиться. А ведь наш ум — это не наследство, доставшееся безо всяких усилий, а капитал, добытый каждым самостоятельно.
Ум человека тем богаче, чем больше он учится думать. Недаром слабоумных больных врачи всерьез называют «разорившимися богачами». И изучать пути, по которым утекало это богатство, очень важно — ведь это значит фактически найти рецепт того, как складывается умение думать.
Глава 5
Игра умственных сил
Психологам явно не повезло. Другие ученые ставят себе опыты, экспериментируют. А психологи чуть ли не до начала нашего века вообще занимались только описаниями да наблюдениями: не так-то просто делать эксперименты над человеческой мыслью, тем более над творческой.
Наблюдать, впрочем, тоже нелегко. Что там: «невидимый» атом — тут невидимка настоящая, не условная. Вот почему среди исследований творческого процесса почти нет чисто наблюдательных работ. Французский психолог А. Бинэ — чуть ли не единственный, кто сумел, пользуясь своей близостью к семье художника Стика, проследить за работой его сына-живописца.
Тада Стик начал рисовать очень рано, с четырех лет. С восьми лет он занимался этим всерьез: рисовал животных, писал портреты, лепил. К пятнадцати годам он уже прославился как талантливый художник.
Бинэ начал свое исследование, когда Стику было девятнадцать и он был широко известен. Бинэ регулярно наблюдал за Стиком во время работы, беседовал с ним и даже проводил что-то вроде психологических испытаний.
Судя по наблюдениям Бинэ, Стик — скорее живописец света, чем цвета (до девяти лет он вообще не различал цвета). Он очень музыкален, играет на рояле и виолончели, поет и даже обладает некоторыми актерскими способностями. Бинэ относит Стика к образному, а не словесному типу мышления.
Он предлагал сыну и отцу (для сравнения) сказать в течение трех минут как можно больше слов. Отец произнес 70 слов, а сын только 50.
Задание — дать письменное описание ключа смутило Тада Стика, и он написал всего несколько самых обычных фраз. С трудом воспринимал молодой художник абстрактные истины, даже разницу между такими понятиями, как «лень» и «праздность», не мог уловить.
В то же время Стик работает очень вдумчиво, не полагаясь на порывы вдохновения. По его собственному признанию, рисуя картины, он все время размышляет, продумывая буквально каждый мазок кисти. Несмотря на медленные, словно обдумывающие движения, Стик пишет картины довольно быстро.
Из своих наблюдений Бинэ сделал вывод о раннем, хотя и несколько одностороннем развитии таланта художника, чему способствовала природная одаренность и благоприятная обстановка в семье. Жаль только, что это уникальное исследование мало помогло раскрыть секреты творческого мышления: ведь речь шла скорее о психологических особенностях художника, чем о своеобразии его мыслительной деятельности.
Не стоит обвинять в этом Бинэ — уж больно трудно влезть в чужую душу, да еще в то время, когда человек занят своими мыслями. Вот почему исследователи творческого мышления предпочитают анализировать уже отстоявшиеся мысли по архивам дневникам, письмам, автобиографиям ученых, поэтов, изобретателей.