Агата и тьма
Шрифт:
Как-то она, с Джеймсом на поводке, зашла в крохотную лабораторию в больничном коридоре, – сэр Бернард сидел за столом в белом халате и, хмуря брови, просматривал те самые карточки своего блокнота.
– Добрый день, Бернард, – привычно поздоровалась она.
Он поднял голову с улыбкой, которая в этот раз была едва заметной складочкой под внимательными серыми глазами и правильным носом.
– А что, полдень уже миновал? – отозвался он тоже привычно.
Вскоре они уже молча шли к расположенному поблизости зданию «Холборн-эмпайр», прежде известному как Королевский театр-варьете (и серьезно поврежденному бомбой в 1941 году). На западном углу Кингзуэй их радушно принял ресторан «Холборн»: в прошлом веке тут был самый большой дансинг-холл Лондона. Теперь это была почти исключительно мужская территория с роскошным темным деревом и официантами, которые баловали сэра Бернарда особыми блюдами, несмотря на карточную систему. Агата подозревала, что сэр Бернард, чье уважительное отношение к этим официантам в течение многих лет, несомненно, и вызвало эту преданность, вообще не замечает особого отношения.
Ланч в виде пирога с говядиной и почками был столь же молчаливым, сколь и вкусным, и когда они принялись за кофе, Агата заметила:
– Похоже, у вас новое дело. Вы очень заняты своими мыслями.
– Да. Мерзкая история.
– Мы никогда не обсуждали ваших дел.
– Вроде бы нет.
– Некоторые сочли бы это… странным.
– Вот как, Агата. И почему же?
Она склонила голову набок, выгнув бровь:
– Вы ведь все-таки лучший патологоанатом Британии.
Он молча смотрел на нее, не страдая ложной скромностью и не считая нужным как-либо реагировать.
– А я… – продолжила она и замолчала.
Он не ответил.
Она вздохнула:
– А я – лучший детективный автор Британии.
– Это должен был сказать я, – непринужденно отозвался он.
Она такого не ожидала.
– Правда? Вы правда бы так сказали?
– Полагаю, – проговорил он, отпивая кофе с едва заметной улыбкой, – я только что так и сделал.
Она ощутила волну тепла, хоть ей и стало чуть стыдно из-за такой реакции.
– Как бы то ни было, – продолжила она, – мы никогда не обсуждали преступления, так ведь? Или убийства, или загадки.
– Это так. Как вы тогда сказали? Это был бы не отдых.
– А вы знаете, что я часто использую для убийств яд?
Он округлил глаза:
– Для вымышленного убийства, надеюсь.
– Да, вымышленного. А вы – один из крупнейших экспертов по ядам.
– Один из?..
Она мягко рассмеялась:
– Крупнейший… О вас рассказывают одну удивительнейшую вещь. Интересно, правда ли это?
– Могли бы спросить.
– Я слышала, – сказала она, – что в период отравлений в Кройдоне вы явились на кладбище, одетый как всегда безупречно, вплоть до цилиндра.
– Это и правда похоже на меня.
– И когда гроб подняли, вы наклонились над ним, повели носом вдоль стенки и, выпрямившись, сказали: «Мышьяк, джентльмены».
Она надеялась вызвать улыбку или еще одно веселое замечание, а вместо этого лицо его стало меланхоличным.
– Бернард… что случилось?
Он говорил тихо – почти шепотом, так что ей пришлось напрягать слух, чтобы уловить слова за звяканьем посуды и застольной болтовней:
– Когда это было… двадцать лет назад? Я занимался одним особенно неприятным случаем эксгумации… Вас это не беспокоит? Мы ведь все-таки только что поели, а я…
– Я никогда не была склонна к излишней брезгливости, Бернард.
– …Ну вот: он лежит, готовый к исследованию. Молодой уголовный следователь рядом со мной, возможно, нервничающий из-за своего первого вскрытия, закуривает сигарету. Я резко обернулся и сказал: «Молодой человек, курить нельзя! Это помешает мне уловить запахи, которые меня интересуют».
– После чего, – весело подхватила Агата, – вы наклонились к трупу и принюхались… словно покойник был розовым кустом… Эту историю я тоже слышала.
Его лицо было бесстрастным, однако она ясно заметила терзания.
– Мое обоняние… оно почти исчезло.
Она качнулась вперед:
– Ох, Бернард! Это же просто ужасно.
Он чуть пожал плечами:
– А то, что я упорно называю прострелом… но что, как мы все понимаем, на самом деле сильный артрит… устроился у меня на пояснице со всеми удобствами.
В ответ она неуверенно улыбнулась и сказала:
– Это – дань возрасту, но такое случается, Бернард, – и это просто приходится терпеть. С годами дар жизни кажется сильнее, важнее…
– Даже в военное время?
Она тщательно подбирала слова, зная, что он потерял сына:
– В такие времена, в мире выбитых окон, бомб и противопехотных мин естественно ожидать, что и тебя самого скоро убьют… что ты узнаешь о гибели друзей… что можно потерять тех, кого ты любишь больше всего на свете…
Невеселая улыбка дрогнула у него на щеке:
– Но нельзя отчаиваться, полагаю.
Она покачала головой:
– Просто живешь. Но при этом предпринимаешь… некие меры предосторожности.
В серых глазах промелькнуло нечто вроде смеха.
– И какие же меры предосторожности может предпринять известный автор детективов?
Она села прямее и объявила:
– Я только что завершила две мои последние книги.
– Последние?..
– Я написала заключительный роман с мерзким маленьким бельгийцем – и с огромнейшим удовольствием его прикончила, между прочим! И я только что дописала последний детектив с Джейн Марпл.
Он подался к ней:
– Но ведь вы не намерены бросить писать, дорогая?…
Она рассмеялась:
– Нет. Говоря о «последних» романах, я имею в виду, что по моему завещанию они будут напечатаны посмертно: рукописи лежат в банковских хранилищах здесь и в Нью-Йорке. Это вроде моего наследства – страховой вклад, если хотите, для мужа и дочери.
Он откинулся на спинку кресла с улыбкой облегчения:
– Должен признаться, что возможность того, что вы бросите писать, представляется как минимум маловероятной.
Она поставила локоть на стол, подперев подбородок ладонью.