Агатангел, или Синдром стерильности
Шрифт:
А в газете тем временем наступило безвластие. И тут выяснилось, что, несмотря на более-менее своевременные выплаты очень скромных ставок и гонораров, задолженность перед типографией чрезвычайно велика, и типография практически через день отказывается предоставлять свои услуги, в то же время опасаясь совсем прекратить сотрудничество, ведь тогда газета могла бы обратиться к конкурентам, так и не заплатив. Большие суммы задолжали поставщикам бумаги и другим фирмам. До сих пор не заплатили даже за офисную мебель и компьютеры, которые купили еще в самом начале работы. Со всех сторон редакцию обступили долги, счета, угрозы кредиторов. «КРИС-2» оказался на грани банкротства.
«Третий труп неизвестного»
Под такими заголовками вышли три самые популярные газеты нашего города — «Подробности», «Документы и аргументы», «Аргументы и подробности» — через две недели после исчезновения мистера Арнольда. Все они рассказывали об изувеченном трупе полноватого мужчины среднего возраста, найденном ночью на помойке возле всё того же дома. На теле не обнаружили никаких документов, а отрезанная голова исчезла. Рядом с телом нашли футболку с надписью «Holland». «Ведется работа по установлению личности потерпевшего, — писали газеты. — Существует предположение, что потерпевший может оказаться исчезнувшим при странных обстоятельствах гражданином Голландии, который проходил двухнедельную стажировку в газете „КРИС-2“».
Теобальд Полуботок-Свищенко. Дневники. Окончание
Больница Шато д’Амур расположена на пересечении немецкой, французской и швейцарской границ с немецкой стороны. Возможно, именно это привело к преобладанию здесь тенденции презирать все немецкое (в общем-то, еще Гете заметил, что «у немцев вежлив лишь обман»), терпеть все швейцарское и уважать все французское. Интересно, повлияло бы на эту пропорцию перемещение клиники на несколько километров в глубь французской или швейцарской территории? Наверняка сказать можно только одно: это никак не повлияло бы на господство здесь культа всего украинского, что лежит в основе лечебного метода моего отца.
Презрение ко всему немецкому часто можно встретить и за пределами клиники Шато д’Амур, особенно среди эмигрантов, которые не освоили еще в должной степени язык своей новой родины, поэтому вынуждены удовлетворяться весьма ограниченным кругом общения. Но тем не менее, большинство представителей этого круга свято верит Набокову, мол, «в малом количестве немец пошл, а в большом — пошл нестерпимо». Хотя только меньшинство в этой среде знает, кто такой Набоков, и совсем уж единицы угадают, из какого произведения эта цитата.
Подбором персонала больницы занимается лично мой отец, Шарль Полуботок-Свищенко. Основным условием трудоустройства является ненемецкое происхождение или хотя бы ненемецкая фамилия. Тут не найдешь никого с фамилией Бирбаум, Шульц, Либкнехт, не говоря уже о Борманах, Мюллерах или Келлерах. Мне рассказывали, что однажды пытался устроиться санитаром человек по фамилии Гофман, но не взяли даже его, несмотря на то, что одним из главных элементов здешнего лечения служит привитие пациентам любви к литературе, танцу, музыке и изобразительному искусству. Мой отец убежден, что только человек, образование и мировоззрение которого обогащены достижениями всех этих видов искусства, может снова обрести утраченную внутреннюю гармонию, а также гармонию с миром, который его окружает.
Лечение при помощи «эстетически-натуральной концепции Полуботка-Свищенко» предусматривает два важнейших пункта: отвращение к эстетике немецкой и обожествление эстетики украинской. Но это совсем не означает, что достижения немецкой культуры исключены из арсенала средств, которыми лечат пациентов в Шато д’Амур. Совсем наоборот: кроме творческого наследия Эрнеста Теодора Амадея Гофмана (а также его произведений, написанных еще под собственным именем Вильгельм, до того, как писатель его изменил в честь Моцарта) тут используют произведения Гете, Гейне, Шиллера, Гельдерлина и даже Гюнтера Грасса. На стенах можно встретить немало полотен Хундертвассера (в палатах поклонников авангардного искусства) и иллюстраций к сказкам братьев Гримм (для всех остальных), пациенты часто обедают под музыку Бетховена и проходят курс так называемой «катарсисно-шоковой» терапии, слушая в больших количествах произведения Шнитке, который хоть и не жил в Германии всю свою жизнь, зато родился и жил в России, что, по мнению моего отца, делает его диагноз особенно сложным. Но основная цель этих упражнений — довести до сознания каждого пациента, что немецкий менталитет — мать депрессии, а немецкая нация склонна к неврозам больше, чем любая другая в мире.
— Вдумайтесь сами, — любит повторять мой отец. — Кем был один из самых выдающихся немецких поэтов, Гельдерлин? Сумасшедшим, заточенным в темницу, все творчество которого исполнено трагизма, безысходности, ощущения апокалипсиса. Какая нормальная нация создаст культ такого человека?
Или другая гордость нации, «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Начинается словами: «Да, я не скрываю, я пациент специального медицинского учреждения». Карлик из дурдома анализирует немецкую новейшую историю. И это культовый роман немецкой литературы XX века. Я уже не говорю о всяких там поборниках «народно-культового» искусства типа Ганса Йоста, герои которого хватаются за револьвер, услышав слово «культура», и откровенно заявляют: «Я немец! Поэтому я хорошо знаю, что жизнь нельзя насиловать разумом». Другими словами, на воре шапка горит.
А музыка Шнитке? У вас возникает ощущение, что это писал психически здоровый человек? А возьмем «Майн Кампф» и создание Третьего рейха под руководством психически больного человека. Разве могли бы до такого ложиться французы со своим волокитой Вийоном или циником Рабле? Что уж говорить о жизнерадостных украинцах (мой отец — один из немногих, кто умеет увидеть в задумчивой тоскливости этой нации неутомимый оптимизм). Из «Майн Кампф» они делают «Майн Кайф» — гениально, и это совсем молодой парнишка с остроумным псевдонимом Цыбулько — то есть «Луковичка». Я слышал, что он скрывает свою настоящую фамилию, потому что работает советником президента и боится, что крамольная поэзия может повредить его политической карьере. Покажите мне хотя бы одного такого немца! Даже Наполеон со своими откровенными комплексами кажется забавной и легкомысленной фигурой на фоне мрачной немецкой истории.
Поскольку преобладающее большинство пациентов клиники — немцы по национальности, основной причиной их болезни мой отец считает именно менталитет. Избавиться от него, хотя бы частично, можно только вобрав в себя при изучении культурных достижений других наций часть их менталитета. Прежде всего, конечно, речь идет о нации украинской.
«Только не русских! — подчеркивает при каждом случае мой отец. — Берегитесь русских, не берите в руки Достоевского. Иначе вы никогда не излечитесь. Единственная нация, которая больна еще больше, чем немцы, — это русские с их Тарковскими, Сологубами, самоубийцами Маяковскими-Цветаевыми-Есениными, Булгаковым и его Мастером в сумасшедшем доме и Боландом в советской России, с ее Сталиными, Хрущевыми и Ельциными. Психиатрия еще не достигла даже такого уровня развития, чтобы разобраться во внутренностях патологической русской души, не говоря уже о каком бы то ни было лечении».
Пациентов русского происхождения, даже частичного, здесь сразу же кладут в отдельную палату, а их родственников предупреждают, что нет ни малейшей гарантии успешного лечения. «Эстетическая концепция» их терапии особенная. Таких пациентов пытаются «переместить» в мировоззрение родственное, но более здоровое, гармоничное и ироничное. По мнению отца, им необходимо получать заряд оптимизма от общеславянской культуры, прежде всего украинской и чешской. «Энеиду» Котляревского и «Бравого солдата Швейка» Гашека он считает идеальными транквилизаторами для взбаламученной и насквозь пронизанной трагизмом русской души.