Агатангел, или Синдром стерильности

Сняданко Наталья Владимировна

После теста на лояльность нужно зайти в небольшое помещение под названием «Дегустаторская» и там с закрытыми глазами попробовать несколько блюд, а потом определить, из кухни каких народов они взяты. Основная цель этого теста — доказать чрезвычайную похожесть немецкой и русской национальных кухонь, а также кардинальное отличие от них кухни украинской. Этот тест для большинства посетителей оказывается слишком сложным, и лишь единицы способны отличить кнедли от галушек, пампушки от берлинеров, борщ от щей, вареники с мясом от пельменей и маульташенов. Но и они, как правило, признаются, что это удалось им случайно.

Но еще сложнее последний тест, который вынуждены пройти все, кто хочет посетить клинику. Их сажают в кресло, снабженное специальными электронными датчиками, которые должны определить тип реакции на немецкий, русский и украинский государственные флаги. В основе этого теста лежит гипотеза моего отца о том, что наименее агрессивен украинский флаг, а российский и немецкий подобны друг другу по уровню агрессивности.

Лично я считаю эту гипотезу бездоказательной, да и сам тест кажется мне не слишком убедительным.

Я не специалист в психологии и долгое время скептически относился к отцовским теориям, но упрямая статистика опровергает все мои сомнения, и с этим ничего не поделать. Единственное, что мне до сих пор ужасно не нравится, — это название, которое отец дал самому распространенному в современном мире психическому заболеванию. Синдром стерильности — звучит так, будто каждый человек, следящий за своей гигиеной и чистотой окружающей его среды, психически болен. Хотя на самом деле среди отцовских пациентов не меньше тех, чье заболевание начиналось с полного отвращения к чистоте и порядку, они жили в страшной грязи и кошмарном хаосе. Придуманное отцом название болезни не просто оскорбительно для людей, не любящих грязь и неразбериху; оно не отражает сути проблемы. Мне кажется, гораздо больше подходит обычное обозначение «мания величия» или «маниакальный синдром», поскольку каждый больной рано или поздно начинает считать себя гением. Но отец считает, что не следует ассоциировать новое заболевание ни с чем известным ранее — иначе возникает терминологическая путаница.

Иногда мне кажется, что неимоверный успех отцовской терапии объясняется еще и тем, что далеко не все его пациенты на самом деле больны. Большинство из них просто лишены внимания окружающих и возможности пожаловаться на жизнь, но у них не хватает смелости сознаться в этом откровенно, поэтому таинственная и очень неопределенная «болезнь» для них — чудесный шанс самооправдаться. Получив необходимую дозу внимания, они радостно заявляют, что чудесным образом исцелились. Эта идея возникла у меня после того, как я пересмотрел множество историй болезни из отцовского архива. Вот что я там увидел: в деле едва ли не каждой женщины с диагнозом синдрома стерильности наряду со стандартным психоаналитическим чириканьем (невроз перенесения, осложненный инфантильным выбором объекта, моторным отреагированием, дистоничным «я» и транспозицией аффекта) обязательно была фраза: «Регулярность половой жизни — дважды в месяц». Как по мне, все остальное сразу можно было бы вычеркнуть. У большинства замужних женщин, которым недавно исполнилось тридцать, за этой фразой следовало: «Детей нет».

Что же касается большинства мужчин, которым мой отец поставил диагноз второй стадии синдрома стерильности, описание их заболевания тоже показалось мне не слишком убедительным. Во-первых, почти все они были причастны к гендерным исследованиям и, как правило, заболели во время научной работы на гендерную тематику. Реже болели переводчики подобных научных трудов. Эти пациенты страдали от преувеличенного чувства вины за то, что мужчины на протяжении многих столетий угнетали и унижали женщин. Один из них, например, попал в клинику после того, как осознал, что едва не воспитал мачо из собственного сына. Малышу на тот момент было два с половиной, но весь последний год он получал от отца в подарок одни лишь автомобили, а его четырехлетней сестричке доставались в основном куклы, а это, безусловно, формирует психику ребенка согласно гендерным ролям в их традиционном понимании. Другой пациент не мог простить себе сексистские мысли, которые возникали у него каждый раз, когда он видел на улице или экране телевизора симпатичную девушку. Он пробовал бороться с собой и высказать протест против современной подростковой моды и рекламной индустрии, которые слишком откровенно эксплуатируют женскую сексуальность, написал открытое письмо на эту тему и пытался опубликовать его в прессе, а после того, как несколько редакций ему отказали, почувствовал себя заболевшим синдромом стерильности.

Еще один пациент решил искупить грехи предыдущих поколений мачо, два года подряд надевая самую неудобную женскую одежду, которая когда-либо существовала. Правда, в отцовскую клинику он попал не совсем добровольно, его привезли соседи, которые хотели предупредить опасную, на их взгляд, смену сексуальной ориентации, о которой свидетельствовала резкая смена стиля и агрессивное поведение (пациент настойчиво убеждал всех мужчин, которых встречал на улице, следовать ею примеру). Но самой большой медиа-сенсацией стал случай из отцовской практики, когда ему удалось вылечить своего коллегу-психоаналитика, который добровольно обратился за помощью, чувствуя, что не может справиться со страхом перед «утратой своего мужского естества». Коллега отца много лет изучал известную теорию Юнга о трех основных цветах, которые должен пройти каждый человек, чтобы стать полноценной личностью: белом, красном и черном. Эти цвета одинаковы как для женщин, так и для мужчин, отличается порядок их прохождения. Женщины начинают с белого цвета невинности, потом переходят к красному цвету страсти и заканчивают черным цветом первичной материи, ощущая себя частицей вселенной. Мужчина начинает с красного цвета агрессии и в этой фазе, длящейся в среднем до 35

лет, должен научиться отстаивать свои интересы, потом проходит белую стадию очищения и учится искать общий язык с внешним миром без агрессии, заводит семью и делает карьеру, а потом, в черной фазе, вынужден «увидеть свою тень», то есть то, что люди, как правило, пытаются не замечать в себе, и обучается смотреть на себя другими глазами, стремится понять свою роль в мироздании. Если же какая-то из этих стадий пропущена, личность не может чувствовать себя полноценной. Проблема коллеги моего отца состояла в том, что в результате своего изучения этой теории он вдруг осознал, что сам не может считаться полноценной личностью, поскольку его воспитывала мать. Согласно его собственной теории, построенной на цветовом принципе Юнга, влияние отца на мальчика, начиная с трехлетнего возраста, чрезвычайно важно. Мать не способна показать сыну правильную последовательность цветов, и если она воспитывает ребенка одна, то мальчик невольно проходит все три стадии по-женски, что накладывает болезненный отпечаток на его психику. Отцу удалось вылечить коллегу примерами из украинских реалий. По статистике, в советскую эпоху почти 40 % детей воспитывались в неполных семьях, но только Украине — единственной из всех постсоветских республик — удалось избавиться от фатальных последствий «эмансипации по-советски». По мнению моего отца, помогло им в этом гораздо более глубокое, чем у других народов, умение чувствовать красоту. После того, как коллега отца углубился в изучение философии Сковороды, его проблема решилась сама по себе, поскольку он понял, что его «сродным трудом» на самом деле был не психоанализ, а пчеловодство. Теперь он чувствует себя абсолютно счастливым и реализованным на собственной пасеке под Мюнхеном, носит классический полотняный костюм украинского пасечника, соломенную широкополую шляпу-брыль и курит непременную трубку-файку, жена его тоже счастлива и собирается родить ему вот уже третьего отпрыска.

Мне кажется, отец тоже понимает, что заболевание многих его пациентов можно было бы вылечить и стандартными терапевтическими методами, но тут уже начинается банальная борьба за клиента, и я не собираюсь в чем-то его упрекать, тем более что сами больные, похоже, всем довольны.

Пациентов Шато д’Амур содержат в специальном крыле клиники, куда мне всегда было страшно заходить. Весь тамошний интерьер скрупулезно скопирован с интерьера украинских районных больниц. Некоторые предметы даже пришлось специально закупать в Украине, а порошок хлорки до сих пор регулярно завозят из Калуша, поскольку в Германии невозможно достать средство необходимой концентрации. В этом крыле строго запрещено убирать чаще, чем раз в два дня, для уборки используется только раствор хлора, а в туалетах нет керамических унитазов — только вырезанные в полу дырки. Больных привязывают к койкам и разрешают им передвигаться только с позволения санитарки, которой постоянно не бывает на месте, и часто даже для того, чтобы сходить в туалет, им приходится ждать по нескольку часов. А хуже всего, по-моему, — запрет принимать душ, а тем более ванну, чаще, чем раз в месяц. Можно только мыть руки перед едой.

Потом пациентов на некоторое время отпускают домой. Женатым и бездетным детородного возраста советуют подумать над возможностью завести ребенка, неженатым — семью или хотя бы домашнее животное. Всем говорят, что если за ближайшие несколько месяцев их жизнь не изменится в рекомендованном направлении, вероятны рецидивы заболевания, а повторное лечение может и не привести к желаемым последствиям. После месяца перерыва лечение предлагают продолжить. Но, как правило, никто этого не делает. Часть бывших пациентов действительно заводит детей. Что происходит с остальными — неизвестно.

Если бы этим занимался не мой отец, я сказал бы, что такая терапия, мягко говоря, имеет мало общего с настоящей наукой, хотя и трудно отрицать ее действенность, которую убедительно доказывает статистика (в каждой истории болезни отмечается достигнутый эффект). Но если бы отец лечил только тех, кто действительно нуждается в лечении, ему вряд ли удалось бы прокормить семью. Поэтому я склонен считать его работу самопожертвованием ради нас с матерью.

Хотя в общем настораживает меня другое. За время моего пребывания в Тигирине, которое, следует признать, очень помогло преодолеть сезонную депрессию, вот уже много лет набрасывающуюся на меня каждую осень, я стал замечать странные изменения в своем поведении и привычках. Уже через несколько месяцев по приезде я постепенно начал снижать требования к чистоте жилища, которое снимаю. Понятно, что это связано с объективными причинами, поскольку в Украине гораздо больше грязи на улицах, чем в Европе, и, соответственно, грязнее в квартирах. Поэтому придерживаться такой же чистоты, как дома, означало бы обречь себя на непрерывную уборку. И тогда ни на что больше не останется времени.

Но хуже всего другое — я вообще стал иногда забывать о том, что следует вытирать пыль хотя бы раз в неделю, а сломавшийся пылесос отремонтировал только через месяц. Но думаю, все это из-за особенной насыщенности здешней жизни. Как только я приеду домой, все сразу вернется к норме. Тем более что я особенно не горюю, поскольку, как сказал бы отец, все еще пребываю в оптимистической красной фазе, когда все вокруг тебя устраивает, а даже если что-то не так, ты этого не замечаешь.