Агатангел, или Синдром стерильности
Шрифт:
«Здесь страшно скучно, — пишет мне знакомая из Австралии, где она исследует возможность наличия гендерного равноправия в первообытно-общинных племенах. — Ты себе не представляешь, какая это тоска. Я так завидую тебе, у тебя есть возможность заниматься чем-то настоящим. Пусть только на одну неделю, но телепрограмма хоть кому-то нужна».
У Соломона Айвазовски длинные нервные пальцы с полированными ногтями перламутрового цвета, которые словно выкрашены дорогим лаком, лишь слегка подчеркивающим их естественный оттенок. Кое-кто даже считает, что пан Айвазовски делает маникюр, но его ногти от природы такого цвета. Он любит барабанить пальцами по столу во время совещания. Практически всех присутствующих этот звук раздражает, но никто не осмеливается высказать замечание вслух. Пан Айвазовски носит бакенбарды и бороду «сложной конфигурации», как выражаются сотрудники газеты, одет он, как правило, в черный смокинг, ходит в цилиндре, на специальных цепочках, прикрепленных к одежде, носит монокль, карманные часы с откидной крышкой и мобильный телефон. Свой длинный черный зонтик он часто использует как трость, и тогда металлический наконечник ритмично постукивает по мостовой. Мне даже кажется, что я узнаю в этом постукивании такты из разных песен группы «Битлз», любимой группы пана Айвазовски. Под цилиндром прячется козацкий оселедец, которым пан Айвазовски очень гордится. Он курит трубку, которую старательно чистит специальными эластичными палочками, похожими на толстые полосатые шнурки для ботинок. Пепел из трубки он оставляет на столе в кабинете пана Незабудко, поэтому после совещания, на котором присутствовал пан Соломон, секретарша вытирает стол. Пан Айвазовски увлекается геральдикой и любит составлять гербы старинных тигиринских семей. К нему часто обращаются местные олигархи, поскольку иметь семейный герб стало модно. Пан Айвазовски исполняет их просьбы даже тогда, когда приходится сознательно подтасовывать факты, отыскивая доказательства принадлежности заказчика к тому или иному династическому дереву. Хотя больше всего пан Айвазовски не любит именно какие бы то ни было подтасовки. Чтобы оправдать эти свои поступки, он цитирует известный диалог, где софист Мефистофель убеждает Фауста в том, что ложные показания в деле, о котором ничего не знаешь, ничем не лучше метафизики. Ведь о ее предмете, по сути, известно не намного больше, чем о смерти Швердтлейна.
Говорят, что самым успешным геральдическим проектом Соломона Айвазовски стал семейный герб нашего Основателя, в родословной которого пану Соломону удалось отыскать аристократические корни — правда, то же самое касается и всех остальных заказчиков. Слегка настораживает только то, что на территории небольшого города Тигирина и его окрестностей проживает столько помещичьих семей, — если посчитать, сколько земли принадлежало всем им вместе, окажется, что Тигиринское княжество в старину должно было простираться примерно от Испании до Урала. Но пока что никто ничего не подсчитывал и в выводах пана Айвазовски не сомневался. Сам же пан Соломон оправдывал себя тем, что, «чем больше потомственной украинской элиты, тем хуже москалям», и это объяснение в целом всех устраивало.
Соломон Айвазовски формировал концепцию газеты как издания максимально изысканного и интеллектуального, рассчитанного на представителей «потомственной элиты». Он считал, что иллюстрации на каждой странице — вещь абсолютно лишняя, вместо нее лучше дать больше полезной информации, а самая хорошая иллюстрация — это диаграмма или график. У пана Айвазовски не было высшего образования. В свое время он поступил на факультет стандартизации и метрологии какого-то киевского вуза, но его выгнали со второго курса за «националистические убеждения», поскольку он ходил на пары в вышиванке, что в советскую эпоху воспринималось известно как. Но пан Айвазовски на всю жизнь сохранил любовь к графикам, схемам и диаграммам и пытался ставить их не только на страницы с новостями украинской и международной политики, региональными событиями и спортом, но и в рубрику новостей культуры. Однажды мне даже пришлось помещать в телеприложении «График распределения популярности кроссвордов и гороскопов по данным статистических исследований среди населения возрастной группы от 20 до 45 лет».
Пан Соломон уважал статьи под заголовками вроде «Дихотомия первого тура» или «Компаративная регрессия», а также употребление журналистами слов латинского происхождения, и не уважал русские фамилии и любые слова, которые ему казались русскими. К таковым он почему-то относил и слово «каша», поэтому в «КРИСе-2» бытовало только выражение «козацкое кушанье», что приводило к недоразумениям, когда публиковались, например, рецепты рождественской кутьи. Не все хозяйки понимали, что значит фраза «Два стакана сырого козацкого кушанья залить кипятком». Статьи, подписанные фамилиями с окончанием на «-ов» Соломон Айвазовски молча снимал с полосы и заставлял заменять другими. Если фамилия с таким окончанием встречалась ему в тексте, он ее просто вычеркивал. Поэтому когда в тигиринский горсовет избрали депутата по фамилии Портнов, в «КРИСе-2» вынуждены были называть его просто Депутатом, и в горсовете долго не могли догадаться, кого именно газета так выделила из числа прочих. Пока не напечатали интервью, избежать которого было невозможно, поскольку Портнов отвечал за теплоснабжение в городе, и в зимний период каждый житель Тигирина и, соответственно, читатель нашей газеты, очень рад был бы если не посмотреть Портнову в глаза, то хотя бы почитать, что он обо всем этом думает.
Нелюбовь ко всему русскому преподносила пану Айвазовски нелегкие жизненные испытания. Например, в тех случаях, когда ему хотелось выругаться, он пользовался исключительно исконной украинской лексикой. Из-за чего его ругательства заставляли вспомнить американские фильмы в переводах отечественного телевидения. Не могу сказать, кто выглядел убедительней: пан Айвазовски, нервно выкрикивающий «Трясця его матери», или Арнольд Шварценеггер, который дико орет, настигая киборга-соперника: «Разрази тебя гром! Провались ты сквозь землю!», а потом «Чтоб тебе пусто было, поганец!» И на ходу стреляет из лазерной базуки. Но в эти моменты у них явно было что-то общее.
Соломон Айвазовски уважал людей, выступающих за выход Галиции из состава Украины и проведение границы по реке Збруч, и не уважал тех, кто скептически относился к его желанию восстановить в автономной Галиции (со столицей в Тигирине конечно же) Габсбургскую монархию. Пан Соломон переставал замечать тех, кто осмеливался ему противоречить — даже если собеседник был прав. В статьях, написанных самим Соломоном Айвазовски, я понимала в лучшем случае каждое пятое слово.
Соломон Айвазовски не только боролся против русизмов, но и считал, что следует украинизировать все возможные иноязычные заимствования, а также был настроен против слов, «маркированных дискурсом враждебной ментальности». Это понятие слишком сложное и неоднозначное, чтобы я могла дать ему определение, поэтому приведу несколько примеров. Слово «дискотека», по мнению пана Соломона, было маркировано «попсовым» дискурсом, и в результате мы писали «гопця-дрыпця». Слово «богослужение» ассоциировалось у него с «православным дискурсом», и оно заменялось словом «месса». «Компьютерный дискурс» тоже вызывал у пана Айвазовски определенные «маркированные» опасения, и поэтому приходилось писать «вложение», а не «аттачмент», «отрез», а не «файл», «пластинка», а не «дискета», и «зеркальный круг» вместо «компакт-диск».
Однако в том, что касается пана Соломона, удивительней всего история его любви.
Уже больше восьми лет он влюблен в Шарлотт, француженку украинско-таитянского происхождения, с которой познакомился в буквальном смысле во сне и никогда живьем не видел. Однажды ему приснилась невероятно красивая девушка с волосами медного цвета, как у женщин на картинах Тициана, и с загадочным взглядом женщин с картин Вермеера, с ослепительно-белой кожей, под которой тоненькие прожилки вырисовывали узоры переплетенных друг с другом тропических цветов. Ее очи были зелеными утром и карими вечером, а ресницы — такими длинными и густыми, что ей тяжело было широко раскрывать веки, и потому, прищурившись, она разглядывала мир через небольшую щелку.
Во сне пана Айвазовски девушка медленно раздевалась, и когда полностью обнажились ее маленькие, но соблазнительно округлые груди, из сосков брызнуло молоко, и на оконном стекле, которое вдруг оказалось перед нею, капли растеклись и образовали буквы, сложившиеся в некий электронный адрес и имя Шарлотт. Утром пан Айвазовски написал незнакомке, и с той поры они посылают друг другу по тринадцать писем ежедневно. Тринадцать — любимое число Шарлотт.
Ее отец — сын украинских эмигрантов, а мать — таитянка. Они познакомились в кругосветном круизе на теплоходе «Икар» и поженились на третий день знакомства. Для этого они сошли с теплохода в ближайшем порту, чтобы зарегистрировать свои отношения, что их и спасло, поскольку теплоход тут же и затонул.
У Шарлотт шесть сестер, ни одна не знает украинского, зато все чрезвычайно красивы и имеют волосы ярко-рыжего цвета. Шарлотт занимается экспертизой духов для известнейших французских косметических фирм. В свободное время она вышивает. Ее бабушка когда-то зафиксировала свои любимые узоры на куске полотна, а теперь оказалось, что таких рисунков уже не помнят даже в глухих карпатских селах. В день, когда Соломон Айвазовски написал ей первое электронное письмо, Шарлотт принялась вышивать их брачную постель. Белыми нитками, оставленными ей в наследство бабушкой, на белом полотне ручной работы, привезенном из Украины. За год она успевает вышить один комплект, снимки всех орнаментов постоянно присылает любимому, и они обсуждают каждую деталь этих вышивок; столь же подробно оговаривают и церемонию своей будущей свадьбы, которая должна стать действительно грандиозным событием. В том, что они теперь всегда будут вместе, у них никогда не возникало сомнений. Хотя почему они за восемь лет так ни разу и не встретились, никому не известно.
Знакомые пана Айвазовски оживленно сплетничают на эту тему. Одни считают, что Шарлотт боится путешествовать, чтобы не простудить свой уникальный нос и не утратить чувствительности к запахам. А пану Айвазовски отказали в визе. Другие уверены, что Шарлотт на самом деле отнюдь не влюблена в пана Соломона, и он просто хвастается, чтобы создать вокруг себя романтический ореол. Самые смелые допускают, что никакой Шарлотт вообще не существует, а история со сном пана Айвазовски и тринадцатью любовными письмами, которые ежедневно приходят в его редакционный почтовый ящик и в существовании которых нет ни малейших сомнений, — симптомы психического заболевания, поскольку письма эти пан Айвазовски отправляет себе сам.