Агатангел, или Синдром стерильности
Шрифт:
Выход из конфликтной ситуации редакторы нашли, поделив между собой страницы, и теперь работают каждый автономно. Соломон Айвазовски формирует блок аналитики, куда входят материалы сепаратистских дискуссий и статьи о культуре. На этих страницах редко помешается более одного текста, поскольку пан Айвазовски никогда ничего не сокращает, находя это неэтичным по отношению к автору. Часто публикации печатаются с продолжением. Эти разделы газеты, в которых, как правило, нет ни иллюстраций, ни деления на абзацы, ни подзаголовков, называют в редакции «простынями».
Пан Незабудко формирует первую страницу, блок актуальных политических событий и городских новостей. Он сильно сокращает тексты, иногда переписывает их заново, подбирает иллюстрации, придумывает интригующие заголовки и настаивает на оперативном освещении скандальных событий. А для Соломона Айвазовски
В «КРИСе-2» сначала не было кроссвордов, гороскопов, тестов на определение сексуального темперамента, кулинарных рецептов и бытовой информации вроде календаря огородника или расписания электричек. Как пан Незабудко, так и пан Айвазовски считали, что эти рубрики — удел бульварной прессы, а «КРИС-2» должен оставаться изданием высокого уровня.
Но по многочисленным просьбам читателей все это пришлось завести. И как ни странно, виноваты в этом оказались вовсе не «массовые потребители». Например, печатать рецепты оригинальных блюд попросил один известный тигиринский скульптор, жена которого, флейтистка, увлекается кулинарией и постоянно охотится за новыми изысками. Публиковать кроссворды умолял маститый прозаик, теща которого не могла ему простить «перевод денег на газету, в которой нет даже кроссворда». А рубрику гороскопов ввели по инициативе пана Незабудко, одна из сестер которого профессионально занялась астрологией. Материалам данного содержания решили отвести отдельную страницу и редактировать ее поручили мне.
Несмотря на четкое разделение обязанностей и автономность работы, конфликт между главными редакторами нельзя считать исчерпанным. Это чувствуется на каждом совещании: пан Айвазовски напряженно замолкает, когда слово берет пан Незабудко, а пан Незабудко нервно посмеивается, когда высказывается пан Айвазовски. Острее же всего их противостояние ощущается, когда речь заходит о странице «Галицкие дискуссии», где печатаются статьи исследователей галицкого сепаратизма. Авторы этой полосы — очень известные в городе люди, но часто их выступления в нашей газете вызывают недоумение даже у сотрудников редакции. Например, один из них когда-то написал: «Некрофилия москалей обусловлена тем, что они веками ели слишком много квашеной капусты, в том числе вареной (вспомним хотя бы их любимое национальное блюдо „щи“)». Мы получили немало возмущенных откликов от наших постоянных читателей. Основные контраргументы были таковы: во-первых, связь между некрофилией и квашеной капустой не слишком очевидна, во-вторых, украинцы этот продукт тоже вполне уважают, в-третьих, что делать с традиционным прежде всего для западных регионов блюдом «капустняк» и как объяснить его популярность и, в-четвертых, как может такой почтенный человек рассуждать настолько примитивно?
Скандал вокруг этой публикации дошел до самого Основателя. Пан Незабудко считал, что газета должна принести извинения оскорбленным читателям, пан Айвазовски полагал, что каждый имеет право на свое мнение, и ничего оскорбительного в этом нет. Выслушав обоих, Основатель промолчал.
Другие материалы «Галицких дискуссий» часто бывают настолько элитарными, что их не понимают даже специалисты… Например, один постоянный автор рубрики, профессор политологии, в своей статье как-то обратился к редакции с просьбой объяснить ему смысл предложения: «Реинкарнация национальной идеи полностью зависит от прагматической мотивации и диакритически-синхронного анализа детерминированных значений или же невыявленньк гипертекстов». Свою просьбу он завершил фразой, которая мне тоже кажется загадочной: «Может, если пройдет еще лет десять, а определенные вещи для меня все равно останутся неизменными, то на сегодняшний день я склонен думать, что тогда уже об этом нет базара». Хотя два последних слова могли попасть в статью случайно. Например, Олежка Травянистый не втиснул на страницу последнее предложение, а то и парочку, и дописал более короткий финал сам, чтобы не беспокоить руководство. Такие случаи уже бывали.
Заинтересовать одной и той же газетой перекупщиц на рынке и преподавателей вузов, как и следовало ожидать, оказалось не так-то просто. Несмотря на то, что и пан Незабудко, и пан Айвазовски были довольны результатами своего труда, тираж оставался очень низким. Почти не появлялась на страницах «КРИСа-2» и реклама. Поэтому Инвестор решил, что финансировать такой проект только ради политического влияния на довольно узкий круг читателей слишком дорого. А может быть, просто закончились деньги, поэтому прекратили даже те нерегулярные выплаты, которые удавалось выжать
Как ни странно, но этот режим выхода газеты очень позитивно сказался на тираже. В городе начался ажиотаж, газету расхватывали мгновенно, каждая статья живо обсуждалась на интернет-форумах. Букмекерские конторы принимали ставки по прогнозам на дату следующего номера.
Забастовки вошли в моду, и теперь их устраивали журналисты даже тех изданий, где платили вовремя. А в «Документах и аргументах» возник первый в Тигирине профсоюз журналистов независимых изданий. Правда, на банкете в честь основания все так напились, что на следующий день не вышли на работу и были уволены.
Теобальд Полуботок-Свищенко. Дневники
Я люблю убирать. И хотя такое хобби может показаться слишком примитивным или, наоборот, слишком экстравагантным, мне все равно нравится это занятие. Нравится просыпаться рано и с наслаждением, под первую утреннюю чашку кофе, планировать медленное и основательное превращение грязной захламленной квартиры в нечто доступное пока только моему воображению, но точно и взвешенно выстроенное, вводить свои правила и законы, диктовать вещам, а иногда и их владельцам определенные мною места, положения, запахи. Я могу задерживаться довольно долго возле каждого предмета, пока у меня не появится полная уверенность в том, что он находится на своем месте и выглядит именно так, как я планировал.
Это немного напоминает детское увлечение паззлами, когда важен не результат, а удовольствие от размещения отдельных деталей в изначально заданной картинке. И хотя на самом деле от тебя ничего не зависит, и ты рано или поздно все равно будешь вынужден приставить коровий хвост к корове, а конскую гриву — к коню, на места, определенные не тобой, а кем-то другим, именно ты выбираешь, в каком порядке в очередной раз будут появляться на свет персонажи, находящиеся в полном твоем распоряжении. Ты можешь затаить дыхание и, зажмурившись, пристроить фрагмент, а потом еще немного пощекотать себе нервы и, не открывая глаз, упорно пытаться думать о чем-то постороннем, так, словно тебе все равно, подошел он или нет. Я не помню, разрушал ли в глубоком детстве сложенные кем-то другим паззлы, но, судя по рассказам родителей, этого не случалось. Я всегда был «исключительным ребенком», выходил гулять в снежно-белых штанишках и возвращался таким же чистым. И хотя все родители рассказывают о взрослых детях всякие умилительные вещи, я склонен верить своим, поскольку моя чрезмерная, на их взгляд, аккуратность не слишком их радовала, а отца она настораживает до сих пор.
В совсем раннем детстве я громко кричал, отказываясь сидеть и спать в загрязненной крошками печенья или просто пылью коляске, начиная с двух с половиной лет ежедневно собственноручно снимал постель со своей кроватки и требовал у матери чистую, с удовольствием сопровождал пылесос в его очень нерегулярных, как мне казалось, путешествиях по нашей квартире и внимательно следил за тем, чтобы как следует убирали под мебелью, на шкафах и книжных полках — ведь эти места игнорируют чаще всего. Правда, родители не слишком заботились об уборке и все новые и новые закутки нашего жилища захламляли старой одеждой, давно заброшенными электроприборами, полиэтиленовыми пакетами, пустыми стеклянными, железными и пластмассовыми банками и прочей дребеденью, которая уже свое отслужила, но «вдруг еще пригодится». На полках родительских антресолей до сих пор можно найти телефонные счета тридцатилетней давности, электробритву, которую мама подарила папе при помолвке, запонки, которыми на моей памяти никто не пользовался и, подозреваю, давно не умеет пользоваться, смешные ядовито-лимонные брюки-клеш, которые, наверное, только начинали носить, когда двадцатитрехлетний Джимми Хендрикс вышел из самолета в лондонском аэропорту Хитроу, держа в руках (любопытно, что у него была за сумка — или чемодан? рюкзак?) гитару, 40 долларов и паспорт с визой на неделю, с трудом добытой для него менеджером в Нью-Йорке.