Агенство БАМС
Шрифт:
«Принято», — коротко отстучал на крохотных клавишах Шульц, кивая за окно, в которое секундой позже и устремился телепарограф, а про себя подумал:
«Решено. Сегодня в «Ночной Розе» инкогнито будет не только великая княгиня».
Применяя на практике свои довольно скудные познания в музицировании, Петр Иванович, расположившись в оркестровой яме, изо всех сил дул в мундштук, не забывая при том приглядывать за княгиней. Аниса Виссарионовича, бывшего тут же, неподалеку от ложи Ее Высочества, Шульц приметил не сразу, да и сильно усомнился в том, что это и вправду Фучик. И это навело его на мысли, что фельдмейстер не желает открыто демонстрировать свое наличие, что можно
Взять хотя бы мордоворотов из охранного, расположившихся подле княгини под видом зрителей. Таким только дорогу перейди, кажется, живого места не оставят. Однако Шульц доподлинно знал — в деле они порою не полезнее, а даже вреднее колорадского жука на картофельном поле. Так же думал об них и Фучик, по сему либо был в «Розе», чтобы приглядеть за Ее Высочеством самолично, либо возжелал присутствовать на представлении неузнанным.
Петр Иванович так увлекся сиими измышлениями, что не взял несколько нот, а когда на сцене оказались танцовщицы, принявшиеся так резво выбрасывать ноги вперед себя, что Шульц искренне обеспокоился тем, как бы те не отделились от тулова. Но это было не самое удивительное в увиденном. Несчастному лейб-квору начала мерещиться Оболенская. Этот прискорбный факт настиг его в тот момент, когда в одной из танцовщиц ему почудился облик Настасьи Павловны. Разодетая во фривольное платье, еще более свободного кроя, чем Шульц видел в своем сне, она бегала по сцене, а ее стройные ноги, совершенно возмутительным образом неприлично открытые для чужих глаз, мелькали пред ним, когда Оболенская махала ими то вверх, то вниз.
«Не Оболенская! — сердясь на самого себя, поправился Петр Иванович. — Не Оболенская, а плод моего воображения. Вероятнее всего — последствия недосыпа».
Впрочем, увериться в том, что недосып здесь не при чем, довелось Шульцу довольно скоро. Испугавшаяся бог ведает чего, девица свалилась ему в руки, на этот раз в тот момент, когда лейб-квор собирался взять напрочь фальшивую ноту. И слава всем святым! Избежал позора, пусть и обретши в этот момент весьма неудобственное положение аккурат в чреслах, о которые принялась тереться Оболенская…
Дальнейшее было похоже на страшный сон Шульца, в коем ему довелось играть одну из главных ролей. Их с Оболенской передвижения по кабаре более напоминали брачный танец муравьев, нежели походили на нечто полезное для дела. Чего только стоила необходимость для Настасьи Павловны переодеться. Не то чтобы Петр Иванович был против того, чтобы девица наконец прикрыла свои прелести чем-то более удобоваримым, но и расставаться с мыслию, что ежели бы Настасья Павловна была одной из шпионок агентства, то и проблема сия не имела бы для нее подобного коленкору, Шульц не мог. Впрочем, она из семьи уважаемой — напоминал себе раз за разом лейб-квор, старательно прогоняя картинки того, как эта самая уважаемая девица передвигалась по сцене, вскидывая свои стройные ноги пред глазеющей публикой.
О том, что послужило причиной сему вопиющему происшествию, Шульц старался не думать.
А вот убиенная горничная княгини, обнаруженная ими в присутствии механического пианино, весьма шустрого, к слову говоря, заняло измышления Петра Ивановича на добрых несколько минут. И мысли были по большей части не о несчастной, вывалившейся из шкапа прямо к ним с Оболенской под ноги, а о кованом агрегате с каким-никаким интеллектом. Нет, Шульц и ранее видел подобные изобретения, но свести с ними настолько близкое знакомство ему еще не представлялось. Глазея на пианино и ожидая, когда Настасья Павловна сменит платье на более приличествующее, Шульц молчал. Молчала и железная громадина, стыдливо переминающаяся с ножки на ножку.
— Я иду с вами! — заявила Оболенская, едва покинула гримерную, чем вызвала восторг лейб-квора, смешанный с желанием немедля встряхнуть докучливую девицу и отправить ее восвояси. Но не успел он выразить и сотой доли того, что владело им каждый раз, когда он был близко к Настасье Павловне, как все его чутье буквально возопило, что он находится на расстоянии мгновения от того, чтобы изловить преступника. И раздавшийся смех, всего в метре от Шульца и Оболенской, был тому явною уликой.
«Дежавю!», — подумалось лейб-квору, когда они с Настасьей Павловной помчались туда, куда, по их разумению, устремился злодей, уже отправивший к пращурам несколько невинных душ. Только на этот раз их забег не был настолько бесцельным, ибо оказались они прямиком на сцене, где уже шел новый акт представления.
Замерев на месте от неожиданности, Шульц быстро составил представление о своей диспозиции. Итак, положение у них с Оболенской имелось весьма выгодное. Ложа княгини располагалась прямо перед сценою, и можно было присмотреть за Ее Высочеством самолично. А с тем, что теперь им предстояло теперь как-то выкручиваться, Петр Иванович должен был управиться в два счета. Этому агентов учили едва ли не с младых ногтей.
— Когда под лодкою мы с вами возлежали, воспламенился я и весь горю!
Пропев сии слова, Шульц крутанулся вокруг собственной оси, зорко оглядывая зрительный зал. На Оболенскую он старался не смотреть, ибо только что невольно сознался в том, что не давало ему покою с самого утра. Оркестр продолжал играть, зрители внимательнейшим образом наблюдали за событиями на сцене, и даже в ложе княгини, что просматривалась с места Шульца, как на ладони, и Ее Высочество, и соглядатаи полностью сосредоточились на представлении.
— Ах, что же сразу не признались в этом?
— Зачем же сразу, если нынче говорю?
Весьма недурственно получилось, решил Петр Иванович, хаотично двигаясь меж декораций. Оболенская следовала за ним, пытаясь не отставать и вышагивать аккуратно супротив. Ну, или позади, в зависимости от того, поворачивался ли кругом Шульц или же нет.
— Признанье ваше мне ночами сниться будет!
— Поверьте, милочка, от вас — да не убудет.
Краем глаза лейб-квор успел заметить какое-то движение за кулисами, посему, схватив Настасью Павловну за руки, он сделал то, что позволило ему закончить сцену весьма эффектно: впившись в манящие с того самого мгновения, как Настасья Павловна свалилась на него с дерева, уста, лейб-квор сорвал аплодисменты зала и, привлекши девицу к себе крепче, шепнул:
— Здесь небезопасно, советую вам покинуть «Розу», с остальным управлюсь сам.
Шульц осознавал, насколько в этом его «советую» сокрыто много всего. От желания умолять Оболенскую немедля испариться до потребности, чтобы она осталась рядом. И видя в глазах ее решимость, протест и согласие, не уставал поражаться смелости этой удивительной девицы.
— Я иду с вами, — на этот раз тише повторила Настасья Павловна, то ли растерявшись от его фривольного поведения, то ли понизив голос почти до шепота, чтобы их никто не расслышал. И добавила увереннее: — Я иду с вами!
— Черт с вами снова, — не сдержался Шульц, злясь прежде всего на самого себя за неуместную радость от того, что Оболенская остается подле него. — Но в следующий раз…
Что же такого случится в следующий раз договорить он не успел. Из ложи княгини раздался какой-то лязг, следом за ним отборные ругательства, а вишенкой на торте — женский визг. И как смел надеяться Шульц, верещали вовсе не служители Охранного.
— Держитесь рядом! — выкрикнул Петр Иванович, уже ни капли не таясь. Острым взором успел приметить, как человек в плаще, в котором он не далее чем в начале представления ошибочно признал Фучика, выскакивает из ложи и устремляется к боковой двери, ведшей в фойе. — В погоню!