Агент Абвера
Шрифт:
3) развернуть диверсионную и саботажническую деятельность;
4) приступить к созданию подпольных ячеек организации в промышленных и областных городах СССР.
Согласно легенде Гейне сообщил немцам, что организацией, от имени которой он послан, сконструирован в Москве радиопередатчик, который не может действовать из-за отсутствия кварцев. Перед отъездом немцы вручили агенту кварцы и телеграфный ключ, прося наладить его бесперебойную работу.
В целях самостоятельной работы на передатчике, его в течение двух недель обучали два немецких инструктора-радиста. Для передачи разведывательных
Обер-лейтенант из Смоленского разведывательного пункта, который непосредственно работал с «Гейне», обещал для развертывания диверсионной работы прислать в Москву необходимое оружие, взрывчатые вещества и специальных людей.
В качестве явки для германской агентуры, которая будет направлена в Москву, «Гейне» сообщил немцам заранее подготовленный нами адрес отца его жены.
Агент отмечает большой интерес, проявленный работниками Смоленского разведывательного пункта в отношении формирования кавалерийских частей Красной Армии и наличия войск союзников на Западном фронте, и в частности в Москве.
Кроме того, немцы настойчиво просили его регулярно информировать их о результатах бомбежки Москвы, точно указывая, где упали и что разрушили германские бомбы.
В Гжатске, Смоленске и Минске «Гейне» собрал заслуживающие внимание военно-политические разведывательные данные.
Учитывая, что посылка «Гейне» за линию фронта дала положительные результаты, позволяющие рассчитывать на реализацию всех намеченных нами по этой легенде задач, целесообразно дальнейшую игру с германской разведкой продолжать.
Для укрепления легенды и положения «Гейне» в германских разведорганах следовало бы в ближайшие дни начать регулярную передачу немцам дезинформационных материалов.
(из Докладной записки начальника 4-го Управления НКВД СССР старшего майора госбезопасности Судоплатова заместителю народного комиссара Внутренних дел СССР)
По опушке посеченного осколками бора извилисто тянулась линия обороны, со стрелковыми окопами, ячейками и блиндажами. Впереди, теряясь в морозном тумане, расстилалось заснеженное обширное поле, с темневшими на нем заиндевелыми кустами и бурьяном. Там, в предрассветной мгле, тонко свистел ветер, гоня по насту колючую поземку.
В одном из блиндажей позади окопов, сидел за дощатым столом комбат Башкатов, в распоясанной гимнастерке, чистивший разобранный пистолет. Перед ним горела карбидная лампа*, в углу на снарядном ящике у раскаленной печки, клевал носом телефонист, в темном углу, на нарах, храпели несколько солдат.
Блиндаж был добротный, в три наката, обшит свежим тесом, на котором выступила янтарная смола. Еще месяц назад в нем обитал немецкий комбат, от которого остались забытые впопыхах патефон с пластинками и синего бархата альбом с тонкой серебряной пластиной, на которой значилось майор Эрих фон Хильден. В нем были пару десятков фотографий, на которых майор был снят с семьей на фоне готического замка в горах, а потом у греческого Акрополя и подножья Эйфелевой башни.
После изнурительных и продолжительных боев, наступление немцев под Москвой застопорилось. Часть группы «Центр»* была отброшена назад, Западный фронт, перегруппировавшись и укрепив позиции, готовился к наступлению. Ночью в батальон прибыло пополнение – маршевая рота сибиряков – лыжников, отдыхавшая в землянках, в окопах находились только дежурные пулеметчики и боевое охранение.
Тихо насвистывая, Башкатов протирал масляной ветошью детали, размышляя, кого назначить командиром четвертой роты. Прежний выбыл по ранению, вопрос был не простой. Офицеров в батальоне не хватало, взводами командовали сержанты.
Наверху послышался скрип снега, дверь блиндажа, скрипнув, распахнулась, впустив клубы морозного пара и трех человек в белых маскхалатах.
– Ну как, капитан, все готово? – сняв перчатку, пожал руку комбату первый, то же сделал и второй, а последний, с капюшоном на голове, молча присел в стороне на край нар.
– Так точно, – вщелкнул обойму в рукоятку ТТ, Башкатов.
– Ну, тогда одевайся и вперед, – приказал первый.
Это был начальник полковой разведки майор Удальцов и пришедшие с ним – Маклярский с Гейне.
Капитан снял с гвоздя белый полушубок с шапкой, быстро перетянулся портупеей, сунув в кобуру пистолет и, прихватив висевший на гвозде автомат, первым шагнул к выходу. Край неба на западе чуть посветлел, со стороны немецких окопов взлетела и лопнула в небе зеленая ракета, высветив часть поля и темную за ними кромку леса.
Пройдя по узкому ходу сообщения в стрелковую траншею, группа свернула направо, и через сотню метров остановилась у более мелкой, с замаскированной огневой точкой.
– Ну как тут у тебя Маклаков? – спросил комбат у заснеженного бойца в тулупе, лежавшего за щитком «максима».
– Все путем, товарищ комбат, – просипел тот.– Час назад фриц постреливал, а теперь стих. Не иначе перекуривает.
– Ладно, давай бди, – (похлопал по плечу) и, согнувшись, первым скользнул в неглубокий ход, позади сопели остальные. Вскоре он сошел на нет и пересекся с промоиной,– здесь ползком, – обернулся капитан. Шурша снегом, поползли, через несколько минут скатились в бомбовую воронку, на дне которой лежали длинные лыжи с палками.
– Ячейка передового охранения, – паря ртом, приблизил капитан лицо к Удальцову. – Ребят, как вы приказали, я убрал.
– Добро, – шевельнул тот губами и несколько минут все наблюдали за дальним концом поля с немецкими позициями на взгорке. Там по-прежнему свистел ветер, но поземка прекратилась, мороз крепчал.
– Ну что, Саша, давай, – толкнул Маклярский в бок напарника.
Тот молча надел лыжи, затянув крепления, взял в руки палки и остальные тихо вытолкнули перебежчика наружу.
– Шурх, шурх, шурх, – удалились от воронки шаги и стихли.
…Командир стрелковой роты лейтенант Вернер пил в своем блиндаже утренний кофе с коньяком и просматривал свежий номер «Фелькишер беобахтер»*. На титульном листе был запечатлен фюрер, державший с трибуны речь перед восторженной толпой арийцев*, ниже шли несколько победных снимков с Восточного фронта. Они дополнялись сводками оттуда, выступлением доктора Геббельса* и ряда известных журналистов. Все это весьма бодрило, наполняя чувством патриотизма.