Агент чужой планеты
Шрифт:
Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя факела освещало их напряженные лица.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
Затем Саныч приступил к допросу:
– Кто такой?
– подошел он к более высокому парню.
– Родственник... Родственник Константина... Петровича...
– пролепетал бедняга.
– Но я ничего не знаю! Я был за баранкой!
– Ты?
– Саныч подошел ко второму.
–
– ответил тот, стуча зубами от страха.
– Дальний... Очень дальний...
– Ты?
– Настал черед девушки.
– Пошел вон, болван!
– звонко отчеканила она и вполоборота вскинула голову.
Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А третий, очевидно, был водителем того самого такси.
– Саныч...
– заискивающе пролепетал Китель.
– Ведь это Инночка! Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с нею, как она тянулась к тебе своими ручонками?
– Смотри, как выросла!
– удивился Саныч.
– Ей-Богу, не узнал! Богатой будет.
– Ей уже двадцать, Саныч, - вкрадчиво продолжал Китель.
– Совсем взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только восьмилетней девчушкой... Инночка!
– ласково обратился он к дочери.
– Ты не узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч...
Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да ветер завывал наверху.
Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом, искаженным жалкой гримасой:
– Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь... Сглупил...
– Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой.
– Она ни в чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко, исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже все равно. Руки ваши буду целовать... Ноги... Умоляю...
– Превозмогая очередной приступ кашля, он пал на колени и пополз ко мне, насколько позволяла, длина, его оков.
Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и час, когда согласились на эту авантюру.
– Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью!
– прозвучал все тот же звонкий голос.
Я не уловил в нем даже нотки страха.
Хм! Ишь, какая смелая!
Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья фигурка, тонкие черты лица, не имеющие ни малейшего сходства с топорной рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал одухотворенность.
Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову, но ее дух не был сломлен.
Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный фейерверк. Ленивая кровь, которую, казалось, уже ничто не разгонит, пришла в вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и куролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня с благосклонным интересом.
– Хозяин...
– Саныч потянул меня за рукав и заговорщицки прошептал: -Выйдем на минуту...
Мы поднялись наверх и прошли на середину двора.
Да, это была она, Лесная Дача.
У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то своем.
Сколько же лет я здесь не был?
Эх, лучше и не считать...
– Саныч, а ты оказался плохим пророком, - усмехнулся я.
– Помнишь, твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и?
– Да ведь и на старуху бывает проруха, - виновато вздохнул он.
– Как ты оказался здесь?
– Бог надоумил, - серьезно ответил он.
– Все же я решил присмотреть за Кителем в первые дни по возвращении. Приставил толкового парнишку. Он передал, что ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало неспокойно. А тут еще тебя нет и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил проверить.
– На всякий пожарный?
– Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две секунды...
Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку, которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее гордый профиль.
– Надо что-то делать, - продолжал между тем Саныч.
– Ты о чем?
Он кивнул в сторону подвала.
– Что предлагаешь?
– Поставить крест, - тихо, но внятно заключил он, - а после завалим буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет.
– И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках?
– изумился я, думая только о девушке.
– Но как же быть?!
– В голосе Саныча прорвались мучительные нотки.
– Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так - надо действовать жестко. Отпустить - значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и поезжай домой. А мы тут все зачистим.
Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула меня.