Агент чужой планеты
Шрифт:
Во дворе я еще раз осмотрелся.
Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы, но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет преследовать меня до конца моих дней?!
– Саныч!
– Я отвел его в сторонку.
– Хорошо бы взорвать все это хозяйство к чертовой матери! Чтобы осталась одна огромная груда щебня. И чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты понял?
– Все сделаем, Федорыч!
– Но чтобы лес не пострадал.
– Не волнуйся. Сработаем ювелирно.
– Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег.
– Ладно, - вздохнул он.
– Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес.
– Считай, что он уже у тебя в кармане.
– Ну, действуй!
Я подошел к девушке:
– Пойдемте!
Она молча повиновалась.
"Москвич" Саныча стоял у ворот. Я усадил ее на переднее сиденье, сам сел за руль и включил зажигание.
Машина помчалась к городу.
Инна смотрела прямо перед собой, ее губы были упрямо сжаты. Девушка с характером!
Я надеялся, что Инна начнет задавать мне вопросы или оправдываться, но ничуть не бывало. А напрасно она молчит! Она даже не подозревала, какая неслыханная щедрость пробудилась во мне. Я охотно выполнил бы любую ее просьбу. Собственно, Китель и оба его подручных были обязаны жизнью именно ей. Не будь ее, я предоставил бы Санычу полную свободу действий. Жаль, что она этого не понимает. А могла бы оценить мое великодушие. И поблагодарить за него.
Но почему, черт побери, Китель вспомнил обо мне? Загадка! Может, заскочить к Мамалыгину и расспросить его без всяких экивоков? Но знает ли он ответ? А если знает, то скажет ли? Я же чувствую, с каким неудовольствием и даже раздражением он взирает на меня после того случая с бусинками. Как скульптор на неудачное творение. Или автор на бездарный рассказ...
Постой-ка! А зачем мне Мамалыгин? Я ведь могу раскрутить Кителя. Я мог давно это сделать, если бы излишнее волнение не помутило мой разум. Китель признается, когда и при каких обстоятельствах он впервые вспомнил обо мне, а уж выводы я обмозгую сам.
Искушение было столь велико, что я совсем уж собрался развернуть машину, но передумал. Никуда он от меня не уйдет.
* * *
Пока мы добрались до Жердяевки, начало светать.
Я не сомневался, что по двору вышагивает дед Пономарец в своем военном картузе, что при нашем появлении он гаркнет "Здравия желаим", а после подмигнет мне: "У тебя губа не дура, хозяин! Ишь, какую дамочку привез! Одно слово - персик!"
К моему удивлению, во дворе на лавочке сидел неизвестный мне мужчина средних лет. Когда мы с Инной вышли из "Москвича", он поднялся: кряжистый, большерукий, с простецкой физиономией.
Я вопросительно посмотрел на него.
Меня ожидало новое потрясение.
Оказывается, пока я ездил хоронить матушку, скончался Иван Васильевич, а следом за ним - через два Дня - преставилась и Фекла Матвеевна.
Незнакомец, поджидавший меня, был их сыном по имени Степан.
– Мы с моей хозяйкой Анной живем на Севере, - рассказывал он, заметно окая.
– Вдруг получаем телеграмму: папаша помер. Прилетели вдвоем, только успели похоронить, тут и мамаша померла. Такие вот пирожки. Значит, родительский дом теперь наш. Погоревали мы с Аннушкой, а после решили перебираться сюда. На вечное жительство. До конца своих дней, значит. Она поехала дом продавать вместе с обстановкой, не везти же сюда всякое барахло самолетом. Ничего, она баба хваткая, управится, а я, значит, остался хозяйство в порядок привести...
– В его голосе нет-нет да и проскальзывали нечаянные нотки радости. Вот, дескать, как повезло, можно спокойно перебраться в теплые края на все готовое.
– Мамаша успела рассказать, что они с отцом вроде как вели ваше хозяйство. Если вы не против, мы их заменим. Сам я человек мастеровой - и плотником могу, и по столярной части, и подмазать, и подкрасить, а моя Аннушка готовит так, что пальчики оближешь, особенно по рыбным блюдам мастерица, а уж такая чистюля - равных нет. Не прогадаете, хозяин.
Я глянул на него внимательнее, и аж мороз продрал по коже: на меня смотрели глаза Пономарца-старшего. Но наваждение тут же рассеялось. Все правильно: это же его сын!
– Степан, - сказал я.
– Прими мои соболезнования. То, что случилось, ужасно. Мне будет их не хватать. После покажешь, где их могилы. Памятники, ограду - это я беру на себя. Что же касается твоего предложения, вернемся к нему позже. Сейчас я занят.
– Понятно, - хмыкнул он, бросив взгляд на Инну, и, черт побери, я готов был поклясться, что сейчас услышу: "Одно слово - персик!" Но более он ничего не сказал и двинулся к калитке.
– Постой-ка!
– остановил я его.
– Возможно, ты мне и понадобишься сегодня. Будь дома.
– Само собой, - кивнул он.
– Дел невпроворот. Веранду хочу перестроить. Вот справим девять дней - и начну.
– Рюмочку выпьешь?
– Непьющий!
– с гордостью заявил он.
– Правда, на поминках пришлось пригубить, да тут уж грех отказываться. Что люди скажут? Вот еще девять дней будем справлять - опять глотну немного этой отравы. А так - ни-ни.
– Ну хорошо, ступай.
Он ушел, а я повел Инну в дом, размышляя, говорил ли когда-нибудь дед Пономарец о своем сынке с Севера. Нет, не помню. Может, и говорил, да я не обратил внимания. Впрочем, хватит об этом.
Я провел девушку по всем комнатам первого этажа.
– Инна, я полагаю, мы вдоволь наигрались в молчанку? Давайте побеседуем.
– О чем?
– Как вам эта хижина?
– Дом как дом.
– Однако же он несколько уютнее того подвала, куда вы меня затащили, согласны?
– Какая разница, где быть пленником?
– О, разница огромная, и вскоре вы убедитесь в этом. Я провел ее на веранду и открыл дверцу бара.
– Выпьете что-нибудь? А я тем временем приготовлю закуску.
– Можно, я лучше посплю?
– О, извините! Конечно!
– Только сейчас до меня дошло, что, несмотря на все свое мужество, она едва держится на ногах.
– Пойдемте, я покажу вам комнату.
Она зарделась:
– Нельзя ли сначала принять душ? И переодеться во что-нибудь, если можно...
Я проводил ее к бассейну, который, кажется, произвел на нее впечатление.