Агент чужой планеты
Шрифт:
Не знаю, сохранила ли ваша память хоть что-нибудь о том единственном вашем посещении моего дома?
Я многое узнал о вас. Никакой вы не агент, а рисунки - простое совпадение. Но главное: я понял, что вы именно тот человек, которого я давно ищу.
Вы вправе спросить: коли так, то почему же впоследствии я вел себя по отношению к вам заносчиво до неприличия?
Да все по той же причине: чтобы в случае катастрофы старикашка Мамалыгин не связывал мое имя с вами. А она, катастрофа, не заставила себя ждать.
* * *
Началась новая глава моей жизни.
Первым делом я дал расчет чете Пономарцов, а на их место пригласил Вику. Она с благодарностью согласилась.
Рана зарубцевалась удивительно быстро и совершенно меня не беспокоила, что я приписывал действию таблетки, переданной мне Мамалыгиным.
В Союзе писателей ко мне отнеслись сочувственно, наш секретарь даже затеял сбор средств в мою пользу. Я поблагодарил, но просил не делать этого. Я не нуждаюсь, в отличие от основной массы пишущей братии.
Нежданный сюрприз преподнесло мне издательство, предложив выпустить очередную книжку.
Я с энтузиазмом взялся за подготовку рукописи. Хотел было собрать сборник рассказов, но все написанное прежде показалось мне легковесным. Я пережил серьезную драму, У меня появилось более глубокое видение человеческих характеров и судеб, и это должно было найти отражение в моем творчестве. Самой перспективной вещью выглядел роман "Паутина", но, перечитав готовые куски, я убедился, что работы здесь - непочатый край и как долго она продлится, неизвестно.
А рукопись издательство требовало в течение ближайших трех месяцев. Я так давно не печатался, что упускать предоставившуюся возможность было грешно.
Здраво все взвесив, я решил подготовить опять-таки новую книгу очерков о науке, благо материала хватало. Не одними только взятками, да рэкетом, да проституцией жил наш славный городок.
Пресловутая лаборатория порошковой металлургии на паях с "Вторчерметом" создала весьма перспективное безотходное производство, в политехе разработали уникальные гелиоаккумуляторы, в Институте энергетики велись интересные исследования по явлению сверхпроводимости, да и по космической тематике мне было что сказать...
Едва в небе проглядывали звезды, как я поднимался в башенку и садился за письменный стол. Работалось споро. Я писал, не отрываясь, до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться разноцветные круги. Тогда я ложился здесь же на диван и погружался в короткий сон - минут на сорок -пятьдесят. Затем поднимался и упоенно продолжал рукопись. К утру обычно было готово десять - пятнадцать страниц текста.
Вот что любопытно: за все это время Инна ни разу не явилась мне в снах, хотя я даже желал этого. Почему она не приходила? Алина когда-то не забывала напомнить о себе.
Я смог всецело посвятить себя рукописи во многом благодаря заботам Вики, которая взяла на себя ведение хозяйства. В комнатах царила чистота, нигде ни пылинки, костюмы и рубашки всегда были отглажены, а еда подавалась в точно назначенный час.
Потрясение, вызванное гибелью мужа, как это ни кощунственно звучит, благотворно отразилось на внешности Вики. В ее организме сгорел некий избыточный вес, и, оставаясь пухленькой, она приобрела весьма притягательную грацию. Ее румяные щечки побледнели и втянулись, лицо сделалось чуть скуластым, придав ее выразительным карим глазам пикантную удлиненность, -словом, славная толстушечка превратилась в броскую элегантную даму, не утратив при этом мягкости характера.
Через несколько месяцев, когда она несколько пришла в себя, я мог бы спокойно сблизиться с ней. Кстати, как мне кажется, и она была не против. Но я не сделал ни малейшего движения навстречу. Не по каким-то там моральным соображениям. Суть в том, что я утратил всякий интерес к женщинам. Меня более не возбуждал их звонкий смех, кокетство и игривость вызывали глухое раздражение, а когда нежданный порыв ветра вздувал подол платья какой-нибудь красотки, обнажая стройные ножки, я спешил отвернуться, как если бы мне продемонстрировали нечто отталкивающее. Женская красота утратила для меня всякую привлекательность. Боюсь даже, что я стал женоненавистником, хотя всячески скрывал это даже от самого себя.
К Вике я обращался исключительно на "вы", говорил вежливым, ровным тоном, а дабы она не строила на мой счет иллюзий, предложил однажды познакомить ее с серьезным коллегой-литератором, потерявшим несколько лет назад жену. Вика отказалась, но, кажется, поняла меня правильно, чему я был несказанно рад.
В этот период я переменил многие свои привычки. Бросил курить, резко ограничил потребление спиртного. Все, что я себе иногда позволял, - это бокал хорошего сухого вина либо бутылка темного пива. Раньше я мнил себя гурманом и любил вкусно поесть. Сейчас я довольствовался по утрам овсяной кашей, в обед - бульоном с яйцом, по вечерам - овощным салатом. Возможно, я потерял вкусовые ощущения и питался лишь потому, что организм требовал калорийю. Правда, деликатесы в доме не переводились, и редких своих гостей я по-прежнему умел принять с должным размахом.
Единственное, в чем я не знал удержу, - это кофе. Я поглощал его в неимоверных количествах и заваривал так крепко, что сердце стучало не хуже парового молота.
* * *
Это случилось Три дня назад.
Был довольно зябкий июньский день. Вероятно, огромные массы холодного арктического воздуха, как сказали бы синоптики, прорвались к нашему благословенному климатическому поясу. Впрочем, кроме ненастной погоды, день не предвещал никаких других несчастий.
Я сидел в гостиной и читал только что полученное письмо. От племянника. Анатолий писал, что на днях сдает последний экзамен, затем состоится выпускной бал, сразу же после которого он намеревается приехать ко мне для поступления в институт.
Летит время, подумал я. Давно ли Толик ходил пешком под стол? А нынче -без пяти минут студент.
Внезапно в коридоре раздался страшенный шум.
В комнату ворвалась Вика - растрепанная, с безумными глазами, рыдающая, на грани истерики. Я никогда не видел ее такой, даже в те первые дни после гибели Саныча.
Недоброе предчувствие похолодило мое сердце, но прежде, чем задавать вопросы, я усадил Вику в кресло, принес ей воды и предложил успокоиться.
Ее била крупная нервная дрожь, грозящая перейти в судороги.