Агент Их Величеств, Часть первая
Шрифт:
– Вы правы, господин Хонти. – Следователь кивнул. – Я не из таких. И мне ваш город нравится, хотя я тут всего-то второй день. И ваши слова обдумаю, поверьте, самым тщательным образом. Хотя я уже склоняюсь к тому, чтобы согласиться уже сейчас.
Они молча стукнулись кружками и ненадолго замолчали. Фигаро глубоко вдохнул запахи озера: свежие, резкие, глубокие, и зажмурился от удовольствия. Пахли водоросли, пахли просмоленные рыбацкие лодки, что лежали на берегу кверху брюхом, пахли ночные цветы и мокрый песок. Вдалеке на берегу горели другие костры; они были здесь не одни: кто-то бренчал на гитаре, слышался девичий смех, крики и плеск воды – там купались. В бархатно-чёрном
Следователь потянулся в шезлонге (их Хонти с собой не тащил; шезлонг можно было за пять медяков арендовать у долговязого усатого господина, что дремал почти у самого пляжа, облокотившись на белую повозку с мороженым) и почувствовал, как давешняя сладкая нега растекается по телу, окутывая самое естество Фигаро от кончиков пальцев ног до корней волос. Не хотелось никуда бежать, не хотелось писать отчёты, не хотелось даже двигаться. Хотелось выпить ещё пивка, забить трубку и так и лежать под плеск волн, глядя как перемигиваются в кострище угли, а в небе одна за другой вспыхивают звёзды.
«Даже комаров нет, – подумал следователь рассеяно. – Это-то вечером у озера, ха! И если бы ветер, а так и ветра-то толком нет... Как бы не уснуть к чёртовой бабушке. И, вроде, время ещё не позднее, но, похоже, в Серебряной Пагоде десять вечера это, примерно, то же самое, что в Нижнем Тудыме полночь. Ну, или в Столице, не к ночи будь помянута, четыре утра. Сорву себе к чёрту график... Хотя Артур, к примеру, встаёт в семь утра... Так, стоп, старик Мерлин в этом случае не показатель; ему вообще спать не нужно. Но, если подумать, то инквизитор Френн тоже встаёт в семь утра. Если не раньше. И Стефан Целеста. В общем, все великие мира сего вскакивают с постели ни свет ни заря. Дабы, понимаешь, бежать и свершать. А мы люди маленькие, у нас запросы другие: постель помягче, да ужин повкуснее, да бокальчик под этот самый ужин...»
– А, засыпаете? – Хонти хихикнул. – Это всё рыба с пивом. Держите, освежите голову.
Фигаро взял протянутую фляжку, и, не глядя, сделал добрый глоток.
Это был бренди, великолепный терпкий и грубый бренди, не тот, что привозят из Лютеции или Североамериканских Британских Штатов в аккуратно запечатанных бутылках, а удивительный напиток, который по осени делают из яблок в тех маленьких городишках, где фруктовые сады простираются квадратными милями, и где всегда кисло-сладко пахнет у винокурен – маленьких и больших, что сверкают медными трубами вдоль дорог. Осень в бутылке. И едва заметный привкус горьковатого дыма.
Сон, действительно, как рукой сняло, а вот бренди захотелось ещё. Первый зам рассмеялся, и, хлопнув, Фигаро по плечу, сделал успокаивающий жест.
– У меня в машине ещё три бутылки этого добра. Так что пейте, пейте, коли так нравится. Это тут неподалёку варят, на Зелёной горе. И не только это. Простенько, но со вкусом... Хм, а что, давайте и я, что ли, причащусь... Мда... Кстати, вы слышали, что в Столице хотят принять новый закон? Чтоб если выпил больше бутылки, так в машину – ни ногой? А? Каково? Вот, допустим, я, извините, назюзюкался в ресторации «Сапог и Сажа», а она аж на том конце города! Что, прикажете пешком домой топать? Или керосинку ловить? Керосинка в одиннадцать последняя едет, и та в депо, мимо моего дома даже не проезжает. Маньяки... Нет, я понимаю: в Столице там, видите ли, движение! Поток транспорта! Даже, говорят, пробки бывают – ну, в смысле, те, которые из машин. Я сам не видел, но, рассказывают, что на самом деле случается.
– Угу, случается. – Фигаро ухмыльнулся. – Ещё как.
– Но то ж Столица! А при чём тут, скажите на милость, Серебряная Пагода, где на весь город пять машин? И, опять же, пишут, вот, в «Столичных Дребезгах», мол, подсчитано, что тридцать процентов аварий случается по вине пьяных водителей. А? Ну? Это что ж выходит, что семьдесят процентов аварий совершают водители трезвые, верно? Так, может, наоборот, принять такой закон, чтоб без рюмки за руль – ни-ни?
– Да ну к чёрту. – Следователь содрогнулся. – Это ещё хуже будет. Вот представьте: остановил вас постовой дорожной жандармерии, и, такой: «почему-у-у-у не из той полосы поворачиваете? А ну дыхните? Трезвый, что ли?» Вы, понятное дело, начинаете доказывать, что только что выпили, и в лицо этому гаду с полосатой палочкой дышите. А он вам: «запах слышу, но, по всем признакам, выпили вы не-дос-та-точ-но!»
– Ужас. – Хонти кивнул. – Я и говорю: чем меньше начальство в нашу жизнь простую лезет, тем лучше. У них там работа какая? Бумажки писать, да не просто писать, а делать вид, что государство без этих бумажек ну вот никак не сможет. Дня не простоит, ночи не продержится, рухнут основы, подкосятся столпы, пожар, наводнение, землетрясение и цунами. Да только такой писака поработал, и вышел на пенсию, а нам потом то, что он понаписал годами расхлёбывать. Хорошо хоть, что другой такой же чинуша жизнь положит, дабы старые уложения отменить, а то захлебнулись бы уже во всех этих предписаниях, законодательных актах и прочем мусоре... Э-э-эх, а хорошо, всё-таки, иногда жить вот так, на краю света, где о тебе никто толком и не помнит, и жизнь тебе не портит... За что и выпьем.
За что и выпили, а потом ещё за что-то, а город вокруг уже сиял огнями, перевёрнутой крышей небес, и луна чертила свою дорожку на воде, и где-то плескалась рыба, и шелестел рогоз на ветру, и звенели цикады, и всё было очень-очень хорошо.
Глава 5
Проснувшись от длинного, чрезвычайно запутанного, но приятного сна, который он не запомнил, Фигаро зевнул, потянулся, и по привычке приоткрыл один глаз.
Голова не болела. Более того: врывающийся в открытые окна свет и свежий воздух тоже не приносили своеобычных утренних мучений (что было странно, потому что вчера, как следователь прекрасно помнил, они с Хонти раздавили, как минимум, одну большую бутылку бренди на двоих – и это после бочонка пива). Не было ни малейших следов похмелья, словно вчерашние возлияния на берегу озера Фигаро приснились.
Однако же, нет: вырванный из записной книжки листок так и лежал на столе, придавленный графином, именно в том самом месте, куда следователь его вчера положил перед тем, как раздеться и упасть в кровать (этот момент он помнил уже довольно смутно).
Фигаро осторожно встал на ноги – голова не закружилась, и желудок не потребовал немедленно извергнуть из себя содержимое – и прочёл надпись на бумажном листке:
«Ресторация «Три Короны», городской голова Форт. В любое время после десяти»
Следователь открыл крышку лежавшего рядом брегета – половина одиннадцатого. Когда это он с похмелья просыпался в половину одиннадцатого? Хотя, стоп: какое, к чертям, похмелье? Ни тяжести в голове, ни серой мути в мыслях, ни слабости в теле – вообще ничего. То ли они с Хонти вчера пили ключевую воду, то ли в Серебряной Пагоде, ко всему прочему, похмелья тоже не существовало. Если выясниться, что это так, решил Фигаро, то он переезжает из Нижнего Тудыма, причём оформление всех бумаг и продажу дома начинает завтра же.