Агентство «Томпсон и K°»
Шрифт:
– Вот ваше место, милостивые государыни и государи, – сказал Ижино. – Я воспользовался знакомством с губернатором Терсера, чтобы удержать для вас это место у подножия его дворца.
Все рассыпались в благодарностях.
– Теперь, – продолжал он, – вы позволите мне покинуть вас? Перед отъездом мне нужно еще сделать кое-какие приготовления. К тому же я вам больше не нужен. Под охраной этих полицейских вы находитесь в чудных условиях, чтобы все видеть, и я полагаю, что вы будете присутствовать при любопытном зрелище.
Произнеся эти слова, дон Ижино изящно раскланялся и пропал в толпе. Он,
Вверху улицы, в широком пространстве, расчищенном перед кортежем полицией, золотые и шелковые хоругви, статуи, несомые на плечах, венки, балдахины продвигались в благовонном дыме ладана. Мундиры блестели на солнце среди белых нарядов молодых девушек. Голоса звенели, поддерживаемые духовыми оркестрами, несшими к небу молитву десяти тысяч человек, между тем как из всех церквей звучными волнами несся трезвон колоколов, также певших славу Господу.
Вдруг точно дыхание ветерка пронеслось над толпой. Один и тот же крик вырвался из всех уст:
– Христос! Христос!
Зрелище было торжественное. В резко выступающем на золоте балдахина фиолетовом облачении показался, в свою очередь, и епископ. Он шел медленно, поднимая обеими руками чтимый великолепный потир. И перед ним в самом деле несли распятие, драгоценные камни которого преломляли в бесчисленные искры солнечные лучи, ослепительно сияя над простертой в эту минуту на земле толпой.
Но внезапно неожиданное движение, казалось, потревожило процессию в непосредственной близости от епископа. Колоссальное волнение, балдахин качается, как судно, потом исчезает одновременно с богатым распятием в сборище, как в море, потом крики, скорее завывания, обезумевший народ бежит, полицейский наряд в голове кортежа тщетно силится осадить неудержимую волну бегущих – вот все, что можно было видеть, не зная настоящей причины.
Вмиг кордон агентов, защищавший туристов, был прорван, и, сделавшись составной частью неистовой толпы, они были унесены как соломинки ужасным потоком.
Ухватившись друг за друга, Рожер, Джек и Робер успели защитить Алису и Долли. Угол здания, к счастью, помог им.
Удивительное явление сразу прекратилось. Внезапно улица оказалась пустой и безмолвной.
Вверху ее, в пункте, где в бешеном водовороте исчезли балдахин епископа и распятие, еще суетилась одна группа, большей частью состоявшая из полицейских, раньше бывших в голове кортежа и, по обыкновению, явившихся теперь слишком поздно. Они нагибались, поднимая и перенося в ближайшие дома жертвы необъяснимой паники.
– Теперь, мне кажется, всякая опасность устранена, – сказал Робер через несколько минут. – Я думаю, мы хорошо поступим, отправившись искать товарищей.
– Где? – возразил Джек.
– На «Симью», во всяком случае. Эта история, в конце концов, нас не касается, и я считаю, что, как бы то ни было, мы будем в большей безопасности под покровительством английского флага.
Все признали справедливость этого замечания. Поэтому поспешили добраться до берега, потом переправиться на пароход, где большинство пассажиров уже собрались и оживленно толковали о перипетиях этого приключения. Многие распространялись в едких жалобах. Некоторые даже говорили, что надо
– Это срам! Стыд! – твердил он на все лады. – Тоже эти португальцы!.. Если б Англия захотела меня послушать, то цивилизовала бы эти Азорские острова, и тогда наступил бы конец подобным скандалам!
Сондерс ничего не говорил, но лицо красноречиво выражало его мысли. В самом деле, если б он захотел пожелать Томпсону неприятностей, то не мог бы выдумать худших. Тут была одна неприятность. По крайней мере пассажиров десять не хватит на перекличке, а после такой драмы это расстройство «каравана» и возвращение в Англию. Прибытие первых оставшихся в живых не изменило довольства этой милой натуры. Сондерс не мог, конечно, ожидать, что вся партия погибла во время несчастья. Однако чело его омрачилось, когда он увидел, что последние пассажиры каждую минуту прибывали на пароход. Тогда он подумал, что это все было шуткой.
К обеду Томпсон произвел проверку и узнал, что недостает только двух лиц. Но почти тотчас же они спустились в столовую в образе двух новобрачных, и Сондерс, удостоверившись, что пассажиры «Симью» в полном составе, опять принял выражение неугомонного дога.
Молодая чета имела свой обычный вид, то есть обнаруживала в отношении всего окружающего столь же забавное, сколько и безусловное безразличие. Очевидно, ни муж, ни жена не подозревали о серьезных событиях, происшедших в этот день. Сидя бок о бок, они, как всегда, ограничивались беседой между собой, в которой язык принимал меньше участия, чем глаза, а общий разговор перекрещивался вокруг, не задевая их.
Если кто-либо и был так же счастлив, как эта трогательная чета, то это был Джонсон. В этот вечер он отличился. Еще маленькое усилие – и он дошел бы до полного опьянения. Насколько его состояние позволяло ему понимать происходившие вокруг него разговоры, он радовался своему упорному решению ногой не ступать на Азорский архипелаг и радостно витал в винных парах.
Тигг был четвертым счастливым лицом этого многочисленного собрания. Когда он, как и остальные, был подхвачен неистовой толпой, оба его телохранителя с минуту переживали жестокий страх. Какой лучший случай мог еще представиться этой душе, влюбленной одновременно в смерть и в оригинальность? Ценой героического усилия Бесси и Мэри успели удержать Тигга около себя, защищая его с преданностью, оказавшей действие только благодаря их костлявым формам. Тигг вышел невредимым из свалки и считал, что, за исключением него, все товарищи слишком преувеличивали ее значение.
Увы, не то было с злополучной Бесси и несчастной Мэри. Покрытые шишками, с разукрашенными синяками телами, они имели полное основание никогда не забывать праздника Троицы на острове Терсер.
Незадачливый отец их, почтенный Блокхед, принужден был обедать один в своей каюте. Он, однако, не был ранен, но с самого начала обеда Томпсон, заметив у своего пассажира признаки беспокойного свербежа, счел благоразумным ввиду подозрительности случая предложить ему уединиться. Блокхед подчинился этой изоляции охотно. Он как будто даже не был огорчен особенным отличием, которым судьба наградила его.