Агентство «Томпсон и K°»
Шрифт:
Робер присел на скамью в передней части спардека, и, облокотившись, стал смотреть и ждать. Почти тотчас подошел Томпсон. Он послал по адресу Робера знак дружеского привета и принялся ходить взад и вперед, бросая беспокойные взгляды на небо.
Туман действительно все сгущался, так что отплытие представлялось сомнительным. Теперь уже не видно было домов и по набережной шныряли лишь какие-то тени. В стороне рубки мачты ближайших судов пересекали мглу неясными линиями и воды Темзы текли, бесшумные и невидимые под желтоватым паром. Все пропитывалось сыростью.
Робер
К шести часам из центрального коридора вышли четыре неясные фигуры слуг, остановились перед каютой помощника капитана и присели на скамью в ожидании своих новых господ.
Только в половине седьмого появился первый пассажир. Так по крайней мере подумал Робер, видя, как Томпсон бросился и исчез, внезапно скрытый туманом. Слуги тотчас же засуетились, послышались голоса, неясные фигуры заходили под спардеком.
Точно по данному агентом сигналу движение пассажиров с этого момента уже не прекращалось и Томпсон непрестанно сновал между коридором салона и сходнями. За ним следовали туристы – мужчины, женщины, дети. Они проходили, исчезали, туманные призраки, которых Робер не мог рассмотреть.
Однако не должен ли он был находиться около Томпсона, чтобы помогать ему и вообще начать входить в свою роль переводчика? У него не хватало смелости. Сразу, точно внезапная и страшная болезнь, глубокая тоска стала леденить его сердце.
Причина? Он не мог бы определить, к тому же он и не думал искать ее.
Несомненно, это туман так парализовал его душу. Это тусклое облако душило его, давило, как стены тюрьмы.
И он стоял неподвижный, растерявшийся в своем одиночестве.
Тем временем пароход оживился. Люки салона сверкали в тумане. Палуба мало-помалу наполнялась шумом. Какие-то люди спрашивали свои каюты, но оставались невидимыми. Матросы проходили, тоже едва заметные.
Часов около семи кто-то в зале громко потребовал грога. Минуту спустя, прервав наступившее молчание, сухой и надменный голос отчетливо донесся с палубы:
– Кажется, я просил вас быть осторожнее!
Робер наклонился. Длинная и тонкая тень, а за ней – две другие, еле заметные, может быть женщины.
Как раз в этот момент мгла рассеялась. Показалась более многочисленная группа. Робер с уверенностью отличил трех женщин и одного мужчину, быстро приближавшихся под эскортом Томпсона, и четырех матросов, занятых переноской багажа.
Он еще больше нагнулся. Но туманная завеса снова упала, густая и непроницаемая. Незнакомцы исчезли.
Наполовину перевалившись через перила, Робер устремил на эту тень широко открытые глаза. Из всех этих людей – ни одного человека, для которого он был бы чем-нибудь.
А завтра кем будет он для них? Своего рода временным слугой, тем, кто договаривается о цене с кучером и не платит за экипаж; тем, кто удерживает комнату и не занимает ее; тем, кто препирается с содержателем гостиницы и хлопочет о пище для других. В эту минуту он очень пожалел о своем решении, и сердце его наполнилось горечью.
Ночь надвигалась, прибавляя к нагнанной туманом
Вдруг, в тени около входа чей-то голос крикнул: «Эбель!..»
Другой позвал в свою очередь, и два других последовательно повторили:
– Эбель!.. Эбель!.. Эбель!.. [9]
Послышался ропот. Четыре голоса слились в тоскливых возгласах, в томительных воплях.
Какой-то толстяк пронесся бегом, задев Робера. Он все звал:
– Эбель!.. Эбель!..
И сокрушенный тон казался в то же время таким комичным, ясно выдавая такую непроходимую глупость, что Робер не мог не улыбнуться. Этот толстяк тоже был одним из его новых господ.
9
Английское произношение имени Авель.
Впрочем, все уладилось. Послышался крик мальчика, судорожные рыдания и голос мужчины:
– Вот он!.. Я нашел его!..
Общий смутный гам возобновился, хотя и меньший, чем раньше. Поток пассажиров становился медленней и наконец прекратился. Томпсон появился последним в свете коридора, чтобы тотчас же исчезнуть за дверью салона. Робер оставался на своем месте. Никто не требовал его. Никто не интересовался им.
В половине восьмого матросы поднялись на первые выбленки грот-мачты и зажгли фонари: зеленый на правом борту, красный – на левом. На носу огонь был, конечно, поставлен, но его нельзя было заметить. Все было готово к отплытию, только туман делал его невозможным.
Однако долго так не могло продолжаться.
В восемь часов подул порывистый резкий бриз. Облако сгустилось. Мелкий и холодный дождь разогнал туман. В одну минуту воздух прояснился. Показались огни, тусклые, мутные, но все-таки видимые.
На спардеке появился человек. Блеснул золотой галун. Заскрипели ступеньки. Капитан поднимался на мостик.
Среди тьмы сверху раздался его голос:
– Все на палубу для отплытия!
Топот. Матросы рассыпаются по местам. Двое проходят мимо Робера, готовые по первому сигналу отдать привязанный тут кабельтов.
Голос спрашивает:
– Машина в ходу?
Грохот машины заставляет пароход содрогнуться, пар расплывается, винт делает несколько оборотов, затем несется ответ, глухой, тусклый:
– Готово!
– Отдавай носовой конец! – повторяет невидимый помощник, стоящий на своем посту около кронбалков. [10]
Канат шумно хлещет по воде. Капитан командует:
– Оборот назад!
– Оборот назад! – отвечает голос из машины.
– Стоп!
Опять водворяется тишина.
10
Брусья с блоками на носу корабля для поднятия якоря.